Археология войны или война при помощи археологии? Выставка в музее Пушкина – и ее подтекст
Во вторник, 26 апреля, в Московском пушкинском музее открылась выставка с длинным названием «Археология войны. Возвращение из небытия. Реставрация и восстановление античных памятников, перемещенных в результате Великой Отечественной войны».
Выставка расположилась в двух сравнительно небольших залах – для тех, кто знаком с помещениями Пушкинского, скажу, что это те самые два зала, в которых в течение последних лет экспонировалась коллекция троянского золота – пресловутый клад Шлимана, также вывезенный после войны из Германии. Так что, можно сказать, что эти два зала уже специализируются на трофейном искусстве. Пока это, к сожалению, шутка – хотя подобная акция имела бы смысл: ведь в Пушкинском музее хранится гигантское количество вывезенных из Германии трофейных коллекций, точный состав и сохранность которых, увы, до сих пор неизвестны ни немецким, ни российским специалистам. Хорошо, если они известны хранителям Пушкинского, в чем тоже есть сомнения – до недавних пор так называемые «закрытые фонды» были закрытыми и для сотрудников.
Нынешняя выставка – первая, после овеянной скандалами выставки троянского золота, поэтому к ней – особое внимание. Сам по себе факт того, что содержание спецхрана, пусть и по капле, становится достоянием общественности, не может не радовать. Но – в этой истории масса «но». Попросту говоря – лжи, давайте называть вещи своими именами. Неправды и пропаганды.
И особенно обидно, что все это происходит под знаменем с надписью «60 лет великой победы».
Сегодняшнюю передачу мы решили построить следующим образом: наша московская корреспондентка Оксана Евдокимова побывала на пресс-конференции по случаю открытия выставки и поговорила с ее куратором, руководителем отдела археологии древнего мира Владимиром Петровичем Толстиковым. Я побеседовала с профессором Клаусом Леманном, главой фонда Прусского культурного наследия – так называется «головная организация» всех Берлинских музеев.
Я надеюсь, что из двух интервью специалистов – российского и немецкого, - и некоторых наших пояснений возникнет объективная картина.
Сперва мы окинем беглым взором выставку в Пушкинском музее:
Непрофессионалу она может показаться малоприглядной – множество маленьких и очень маленьких вещей из бронзы, керамики, резной кости. Утеха для любителей истории и археологии, они привели в некоторое замешательство «телевизионщиков», которым, как всегда, была нужна «картинка». Речь идет об археологии древнего мира – античных ценностях, от примерно третьего века до нашей эры до четвертого-пятого веков нашей эры. К числу наиболее ценных объектов относятся замечательный чернофигурный кратер с изображением на одной стороне борьбы Геракла с морским богом, на другой - Диониса со свитой, краснофигурная ваза-стамнос со сценой убийства Эгисфа Орестом и Электрой или бронзовая статуэтка Аполлона, найденная на острове Наксос.
Так описывает перлы коллекции пресс-релиз. Можно подумать, что речь идет об отчете о летнем распокопочном сезоне. Но это не так. Стамносы, кратеры, статуи последний раз были найдены не в Греции. Они были найдены в Берлине в 45-ом году.
В Пушкинский музей эти вещи были доставлены в виде месива из сажи и черепков. В таком виде они пролежали более полувека, не подвергаясь – я цитирую пресс-релиз Пушкинского музея – «никаким реставрационным и профилактическим целям». Лишь около трех лет назад реставраторы взялись за работу. За прошедшее время было отреставрировано, по данным музея, около 600 из в общей сложности нескольких тысяч предметов (по данным музея – от шести до восьми тысяч).
При каких обстоятельствах пострадала археологические ценности?
Версию российской стороны излагает «хранитель древностей» Пушкинского музея Владимир Петрович Толстиков:
- Судьба весьма печальна. До последнего времени мы считали, что эти вещи происходят из берлинских хранилищ, которые пострадали в результате штурма Берлина в 1945-ом году. Шла страшная война, кровопролитный штурм нацистского рейха, и вот в ходе этих действий пострадали эти объекты. Так мы считали. На самом деле сейчас есть информация, что это не так. По последним данным, (собственно, эти данные были давно известны, это мы о них узнали сравнительно недавно), все эти вещи располагались в бункерах, бетонных подземных убежищах, и эти бункеры были взорваны эсэсовскими частями, которые их защищали или которые знали о их местонахождении. Перед отступлением эсэсовцы взрывали эти хранилища, произведения искусства из берлинских музеев. По имеющимся данным, как минимум четыре-пять таких хранилищ было взорвано эсэсовцами. Вот в одном из таких бункеров, по-видимому, в районе зоопарка, и хранились те экспонаты, которые сегодня представлены на выставке.
Итак: штурм Берлина, бункер, эсэсовцы, бросающие гранаты в шахту с криком «так не достанься же никому»!
Версия германской стороны в изложении профессора Клауса Леманна:
- Дело было так: в Берлине было два бункера, в которые были свезены ценности из городских музеев (помимо хранилищ, находившихся за чертой города): это были бункер в районе Фридрихсхайн и бункер в окрестностях вокзала Цоо. Оба Бункера были переданы Красной армии в полной целости и сохранности: первого мая 1945 года – бункер около вокзала Цоо, второго мая – бункер в Фридрихсхайне. Ни в одном из бункеров на момент передачи не было никаких повреждений. Бункеры не пострадали ни во время осады города, ни во время уличных боев. С момента передачи бункеров Красной армии, военный переняли ответственность за их сохранность.
7 мая все вещи из бункера в районе Цоо были выгружены для отправки в Советский Союз. После этого абсолютно пустой бункер был передан британским участникам коалиции.
Тем временем, вещи оказались в катастрофическом состоянии, которое Владимир Толстиков описывает следующим образом:
- Это было страшно. Это были обугленные, закопченные, покрытые смолой, скипевшие бронзой и железом. Это был лом. Просто метало- и керамический лом. Смешанный в единую массу. Некоторые вещи были завернуты в истлевшие плакаты и нацистские газеты, некоторые лежали просто в мешках и ящиков. И у любого реставраторов просто опускались руки, когда он видел, что это такое.
Но если бункер Цоо никогда не горел и тем более не был взорван, как можно объяснить плачевное состояние музейных ценностей, профессор Леманн:
- Вещи, выставленные сейчас в Пушкинском музее, скорее всего, происходят из второго бункера – бункера во Фридрихсхайне. На эту же мысль наводит и ваза, изображенная на обложке каталога выставки – со сценой убийства Эгисфа. Это очень значительная ваза, и про нее точно известно, что она была вывезена во Фридрихсхайн. Этот бункер, разумеется, тоже никто не взрывал, но с ним была следующая история: он, как и бункер возле Цоо, служил хранилищем для древностей из Берлинских музеев, и был в целости и сохранности передан Красной армии второго мая. Сотрудники музея, которым было в свое время поручено следить за сохранностью эвакуированной коллекции, продолжали и в следующие дни приходить и проверять «все ли в порядке». Все было в порядке до 5 мая включительно. 6 мая в бункере вспыхнул пожар, уничтоживший весь первый этаж. После этого случилось еще два пожара – 14 и 18 мая. Они уничтожили и второй из этажей.
Все, что мне известно, по опубликованным исследованиям, воспоминаниями, другим документальным свидетельствам, говорит о следующем: все помещения, в которых хранились древности из берлинских музеев, действительно выгорели до такой степени, что в них не осталось ничего, кроме метрового слоя пепла и черепков. Причиной пожаров стали вторжения мародеров, которых не смогли удержать или не стали удерживать советские военные, которым была поручена охрана бункера. В бункере не было света, поэтому мародеры зажигали бумагу и факелы, чтобы обнаружить ценности. От этого, видимо, и произошли возгорания. Эта ситуация, которая с абсолютной точностью была воспроизведена недавно в Ираке, когда американские военные не защитили от разграбления музеи Багдада.
Сотрудники берлинских музеев – многие из свидетелей тех страшных дней потом долгие годы работали в восточногерманских музеев – вспоминали и о том, как российские специалисты пытались обнаружить в перегорелом месиве остатки древностей. Видимо, это те же события, о которой вспоминали ныне покойные сотрудники Пушкинского музея.
Толстиков:
- Они хранились в том бункере, и те сотрудники, которых нет с нами сегодня, рассказывали, что, по информации тех, кто наблюдал процесс погрузки этих экспонатов, солдаты собирали их лопатами и грузили в коробки и мешки в дымящихся развалинах вот этого вот взорванного бункера. Сегодня ясно, что бункер был взорван эсэсовцами.
Леманн:
- Эсэсовцы тут совершенно не при чем, они не имели никакого отношения к этим бункерам.
Немецкая сторона утверждает – и готова отстаивать на любом научном форуме – тезис, что на территории Германии, в Берлине, ни эсэсовцы, ни другие немецкие военные формирования не проводили политики выжженной земли. Подавляющее количество погибших или поврежденных памятников культуры, музейных и частных коллекции, картин и так далее пострадали уже после окончания собственно военных действий – в результате пожаров и мародерства. Причем среди мародеров были как бывшие солдаты Вермахта и гражданское население, так и солдаты союзнических войск. Примеры простираются от Балдинской коллекции до малых голландцев, которые то и дело всплывают, скажем, на американских или британских аукционах.
Откуда легенды? И для чего?
Одно из объяснений восходит к тем временам, когда Россия вообще не признавала, что в запасниках ее музеев есть какие-то вещи из Германии. Согласно официальной версии, которая отстаивалась вплоть до конца 90-ых годов, всё немецкое было возвращено в 50-ые годы ГДР – как, скажем, Пергамский алтарь или Дрезденская картинная галерея.
К счастью, сегодня российские специалисты, высоко ценимые во всем мире за свой высокий профессионализм, не находятся в глупом положении, когда они вынуждены отрицать очевидное. Толстиков:
- Это коллекция, происходящая из берлинского музея, из антиквариума, скорее всего. Многие вещи определены достаточно точно, некоторые не имеют инвентарных номеров, но, я думаю, что и их происхождение не вызывает сомнения. Они происходят оттуда.
Нет сомнений и у профессора Леманна – многие вещи он, музейщик с сорокалетним опытом, знает в лицо, другие без труда может обнаружить в каталогах и инвентарных списках, которые хранятся в Берлине. Леманн:
- В Пушкинском музее хранятся большие берлинские коллекции античных ценностей, скульптуры, греческие оригиналы. Но не только. В Пушкинском музее находятся все золотые коллекции из Берлина – помимо золота Шлимана и других античных древностей, это и немецкая археология. Скажем, так называемый «клад из Эберсвальде», найденный под Берлином в 20-ые годы и являющийся важнейшим документальным свидетельством эпохи бронзового века, или золото Меровингов – древнегерманской королевской династии…
Пользуясь правом профана, приведу, для ясности, такое сравнение: Меровинги для Германии – все равно что Владимир Святого и другие киевские или новгородские князья для древнерусской истории. Это истоки нации. И вот представьте себе, что венец Владимира Святого и другие связанные с ним ценности лежат в музее другой, пусть даже дружественной, страны. Более того – российских экспертов и историков к этим ценностям близко не подпускают – де, сами разберемся, а уж там посмотрим. А что за прошедшие 60 лет не разобрались – так мало ли, своих дел не в проворот, и денег недостаточно…
Спектр хранящихся в Пушкинском музее ценностей простирается от археологии каменного века до картин из Берлинской национальной галерее. Что касается числа предметов, не говоря уже об их конкретном списке, то тут никакой конкретики нет. Леманн:
- Я и сам бы хотел это знать, но мы до сих пор этого не знаем. Много тысяч.
Итак: за 60 лет из шести (или восьми) тысяч объектов были отреставрированы 600. Стоит ли говорить, что для древних предметов лежать в таком виде губительно – особенно для мрамора и керамики, которые в музеях подвергаются регулярной консервации. Объяснение, что у российских музеев нет денег и людей на эти работы, понятно – но непонятно, почему нельзя принять помощь немецких экспертов, в распоряжении которых находится вся документация, каталоги, описания вещей, фотографии – все, что несказанно облегчило бы работу.
Говорят, что война не кончается до тех пор, пока не будет похоронен последний солдат. Думаю, не ошибусь, если скажу, что для музейных работников война не кончается до тех пор, пока где-то в другой стране лежат вещи, с инвентарными номерами их музея – тем более, нуждающиеся в срочной реставрации.
Собранные немецкими археологами древности, памятники, найденные на территории Германии, свидетельства зарождения немецкого духа не могут служить компенсация чудовищных потерь, потерь, понесенных в годы войны российской культурой. Как чужой ребенок не может быть компенсацией собственного погибшего дитя. Не работает формула «Меровинги за Новгородоские храмы» (кстати, храмы Новгорода восстанавливаются сейчас на немецкие деньги).
Да, мы живем в объединяющейся Европе, частью которой является Россия. И именно поэтому дело чести для нас всех – воссоздать то духовное пространство, частью которого являлся и уникальный мир довоенных немецких музеев.
Юридическая сторона вопроса о трофейный ценностях будет и дальше служить яблоком раздора – до тех пор, пока, будем надеяться, найдется консенсус, удовлетворяющий нормам международного права.
Конструктивное предложение с немецкой стороны.
Леманн:
- Наша главная, и очень значительная сложность состоит в том, что Ирина Антонова, несмотря на все разговоры, так и не допустила наших специалистов к так называемым «тайным хранилищам». Поэтому я не могу не приветствовать эту выставку: эти триста выставленных предметов – первое, что мы реально можем увидеть. Но я считаю очень печальной и, мягко выражаясь, не полезной, саму практику «секретного хранения». Мы постоянно предлагаем госпоже Антоновой направить в музей наших специалистов, чтобы они, вместе с российскими коллегами, составили полный каталог того, что есть в Пушкинском музее, в каком состоянии находятся эти предметы. Мы готовы найти средства и на реставрацию. По моему мнению, последовательность должна быть именно такой: каталогизация, реставрация – и затем поиск компромисса для принципиального решения этого вопроса. Мне кажется, что сегодня, 60 лет спустя после окончания войны, мы могли бы вместе сделать это дело.
А как считаете вы? Сообщите нам ваше мнение – ведь, в конечном итоге, нам с вами решать.