Балаганная мистерия: "Парсифаль" в Кельне
9 апреля 2013 г.
"Парсифаль" - последняя, итоговая опера Рихарда Вагнера (Richard Wagner). Премьера пятичасового сочинения, которое сам автор квалифицировал не как оперу, а как "сценическую мистерию" (Bühnenweihfestspiel), состоялась за полгода до смерти композитора, в 1882 году, в Байройте.
"Парсифаль" писался специально для акустических возможностей Байройтского фестивального дома (Bayreuther Festspielhaus), с его кулисами, в которые помещаются целые сонмы невидимых ангелов, и уходящей под сцену оркестровой ямой. По завещанию Вагнера "Парсифаля" позволено было исполнять исключительно в Байройте. К счастью для любителей музыки, согласно действовавшему на тот момент в Баварии закону об авторском праве запрет мог сохранять силу только в течение 30 лет.
Уже в начале ХХ века оперные театры всего мира строились из расчета на то, что однажды в них можно будет поставить "Парсифаля". Когда в феврале 1913 года запрет был снят, во всем мире состоялись десятки премьер этой оперы (Мариинский театр Петербурга чуть было не оказался местом первой "внебайройтской" постановки "Парсифаля", его буквально на несколько часов опередила опера Барселоны, знаменитый театр Лисео).
"Парсифаль" в шапито
Налагая свой запрет, Вагнер стремился предотвратить "профанацию" своего главного детища. И, как лишний раз показывает нынешняя постановка в Кельне, не напрасно.
Тяжким испытанием для желающих воспарить духовно является уже подъем по металлической лестнице так называемого "Кельнского собора для мюзиклов" (Kölner Musicale Dome) – просторного шатра типа передвижного цирка-шапито, построенного, как говорит уже само называние сооружения, для одноразовых постановок развлекательных музыкальных спектаклей.
Дело в том, что старое здание Кельнской оперы находится на безнадежном капремонте. И в результате музыку, ключевым элементом которой является пространственный эффект, баланс между голосами солистов, хором и оркестром, приходится слушать в ситуации, так сказать, максимально удаленной от байройтской.
Впрочем, постановка "сценической мистерии", задуманной автором как своего рода музыкальная литургия, в подобии цирка-шапито - это не единственный повод для нас пожалеть Вагнера.
Что за душой у "хорька"
Карлуш Падрисса - режиссер с заслуженно высокой репутацией. В 1979 году он стал одним из создателей радикально-экспериментального каталанского театрального коллектива La Fura Dels Baus (труднопереводимое название это означает нечто вроде "Хорек, обитающий на крутом берегу ручья Эльс"). Начав с уличных выступлений, коллектив покорил самые высокие театральные вершины. В частности, труппа La Fura Dels Baus создала феерическую постановку "Осуждения Фауста" Берлиоза на Зальцбургском фестивале и впечатляющие сцены оргий в фильме Тома Тыквера (Tоm Tykwer) "Парфюмер".
В Кельне Карлуш Падрисса и его артисты (танцовщики, канатоходцы, жонглеры) приняли в 2011 году активное участие в реализации мировой премьеры оперы Карлхайнца Штокгаузена (Karlheinz Stockhausen) "Воскресенье" из цикла "Свет" ("Sonntag" aus "Licht").
Наверное, руководство Кельнской оперы решило, что подобная режиссура будет адекватна полуцирковой сцене. Возможно, это действительно так. Но она абсолютно противопоказана музыке Вагнера.
Добрыми намерениями вымощена дорога в цирк
В интервью, опубликованном в буклете спектакля, Карлуш Падрисса очень убедительно рассуждает о ненависти-любви между Рихардом Вагнером и Фридрихом Ницше (Friedrich Nietzsche), об идее сверхчеловека, о попытке Вагнера заменить собой бога-творца в "Парсифале". Падрисса делится воспоминаниями о собственном детстве в каталанской деревне между храмом, где маленький Карлуш был служкой ("до сих пор обожаю запах ладана"), и баром, где за стойкой стоял его отец. Бар назывался "Святой Грааль". Однако из всех этих колоритных продуктов и смачных приправ личного характера Падрисса варит некую совершенно безвкусную кашу.
Цитаты Ницше хаотично скользят по заднику сцены, хор разгуливает в белых саванах, Кундри походит на ядовитое насекомое, у Амфортаса отрастают ницшеанские усы, а Титурель оказывается… самим Рихардом Вагнером. Он настолько мертв, что на протяжении двух с половиной действий является исключительно в виде вычерченного лазерным лучом бюста. Для тех, кто так и не понял режиссерского замысла, в последнем хоре рыцари Грааля выносят на сцену завернутое в тряпку с надписью "Gott ist tot" ("Бог мертв") тело - довольно натуралистичный муляж со следами тлена и недвусмысленным сходством с Вагнером. С потолка слетают гимнасты, наряженные черными воронами. Они расклевывают труп своего создателя.
Мистическое варево
Бог-то у режиссера мертв. Но мы еще живы. Чтобы снова привести зрителя в чувство, хористы обносят всех трогательными корзиночками, из которых каждый может взять кусочек черного хлеба и причаститься балаганной мистерии. В зале пахнет свежеиспеченным тестом (его на сцене в течение всего спектакля месил пекарь Гурнеманц). Кстати, в начале, под первый выход хора, остро ладаном.
Несмотря на всю симпатию к обаятельному Карлушу Падриссе приходится констатировать, что в его мистической мешанине захлебываются музыканты. Между тем, в музыкальном отношении спектакль мог бы соответствовать самым высоким музыкальным стандартам: в роли Гурнеманца не только месит тесто, но и по-прежнему великолепно поет 67-летний финн Матти Салминен. Молодой тенор Марко Йенч (Marco Jentzsch) успешно дебютировал в партии Парсифаля. А художественный руководитель городского Гюрцених-оркестра Маркус Штенц (Markus Stenz) дирижировал с элегантностью и глубиной.
И вот спрашивается: не лучше ли было в сложившихся условиях организовать концертное исполнение "Парсифаля" в зале соседней филармонии? "Мюзиклу - мюзиклово, Вагнеру - вагнерово".