1. Перейти к содержанию
  2. Перейти к главному меню
  3. К другим проектам DW

Вестарбайтеры

Виктор Агаев

09.05.2002

https://p.dw.com/p/2ALu

Сегодня я продолжу тему, начатую в прошлой передаче – Вестарбайтеры, или иностранцу в ГУЛАГе после Второй мировой войны. В прошлый раз речь шла о том, как стали подневольными рабочими различные группы населения тех стран Европы, которые оказались в сфере советских интересов: Польша, Румыния, Венгрия – речь шла о достаточно больших контингентах людей, о сотнях тысяч человек. Сегодня и в ряде следующих передач мы присмотримся к отдельным судьбам. Начнем с гражданина Югославии Александра Михайловича Агафонова.

Ему 80 лет и он живет сегодня в старческом приюте для русских эмигрантов в Монморанси под Парижем. Родился Агафонов в Крыму, воспитывался у бабушки в Харькове. 8-летним ребенком он приехал в Югославию к родителям, которые эмигрировали во время гражданской войны. Юные годы Александра Михайловича прошли в Белграде. Во время второй мировой войны, он попадал в немецкий плен, участвовал во французском сопротивлении, в подпольной борьбе антифашистов на территории Германии. Он был четырежды приговорен к смерти. Дважды сидел в Бухенвальде. Во время войны при нацистах и после при советской оккупации. Прошел Лубянку и ГУЛАГ и выжил. Обо всем этом он написал книгу, которая называется «Записки бойца армии теней». В одной из самых захватывающих глав рассказывается, как Агафонов и другие военнопленные – узники концлагеря Бухенвальд – были направлены на работу в Кельн, бежали и подключились к антифашистскому сопротивлению.

- 5 ноября 1944 года я бежал их бухенвальдского транспорта – Eisenbahnbauzug. Еще раньше бежали узники, потом здесь были всякие остарбайтеры. Они организовались и имели некоторые вооруженные подпольные группы. Вооружались они так: начали с камня, камнем по кумполу, как говорится, – общий наркоз, затем отбирали пистолеты, автоматы. Но надо сказать, что у нас был закон – военных не трогать, потому что военные не причем. Как только ты надел военную форму – ты уже стал пушечным мясом. Но гестапо, SD, SA – их мы, конечно, ненавидели, потому что от них пережили очень много и поэтому нашим долгом считали бить, бить и бить. У нас была связь, конечно, с лагерем остарбайтеров. Большего было белорусов из Смоленска, Минска, были украинцы, девушки, которые работали в Весселинге, где-то на кирпичном заводе. Работали на работах по очищению села от бомбежек – расчистка улиц и так далее. В это время – в 1944 году гражданские немцы уже имели совсем другое настроение, не то, которое раньше «хочу ребенка от Гитлера» - этого уже не было.

Кёльн был единственным городом в Третьем Рейхе, в котором к концу войны осуществлялось вооруженное сопротивление нацистам. Второе крупное восстание в Кельне датируется 1944 годом. В нем принимали участие «Эдельвейс-пираты» – дезертировавшие солдаты, бежавшие из концлагерей заключенные, политически преследуемые лица, а также и национальный комитет «Свободная Германия» - объединение антифашистов и коммунистов. Лишь за две недели декабря 1944 года полицией запротоколировано семь перестрелок в Кельне, проходившие, как настоящие партизанские бои сопротивления. Его вершиной явилось 12-часовое сражение на улице «Большой греческий рынок». В подвалах и развалинах домов окопалась группа сопротивления, защищавшаяся с автоматами и ручными гранатами. Лишь когда взорвали подвалы, группа была уничтожена. При этом погибло семь человек. Всего в перестрелках и сражениях в Кельне осенью и зимой 1944 года погибло 15 политических вождей, в том числе группенляйтер НСДАП Зёнтген и шеф Гестапо Гофман, а также один предводитель гитлерюгенда, один член SA и шесть полицейских. Это сведения из городского архива Кельна. Александр Михайлович Агафонов продолжает:

- Я устроился быстро переводчиком в лагере русских остарбайтеров в городке, который сейчас, по-моему, называется Хильд. Там было два барака девушек – в основном это были смоленские девушки, которые знали, что мы придем в полосатом. Тут нас сразу переодели, дали фуражки, и нас ждал уже один паренек. Мы переписывались с ними, клали записки под камень, где мы работали. Они там тоже работали. Они знали, что мы бежим. Удачно у нас получилось. Во время бомбежки, в обед, в воскресенье – охрана залегла, а туда где взрываются бомбы, где ломаются ветви и сучью – вот туда мы и направились, сперва ползком, потом пригнувшись, потом бегом во всю прыть. Добежали до окраины – это была товарная станция Кёльн-Зюд Айфельтор. Ясное дело, что будет погоня. И мы на опушке, на полянке видим, стоит три стога сена – нет, в сено мы уже не пойдем – мы уже знаем. И мы на этой опушке под развесистый куст. Была уже осень, падала листва – мы, значит, накрылись листвой. И точно – вот они, эсэсовцы, бегут. Прямо к этим стогам сена. Колют его штыком, затем стреляют. «Raus», - кричат, мол, выходи. Ну, никого же там не было. Они повернулись и пошли назад уже по дороге на эту станцию, где стояли наши два вагона. Мы подождали пока стемнеет, и пешком направились в лагерь остарбайтеров, где нас ждали девчата. Ночью подошли, нас девчонки приняли, одели. Все наше в печь, сожгли. И мальчишка через пути перевел нас в мужской лагерь. Там был раньше, наверное, клуб НСДАП, я не знаю. Но в общем Keisersaal – огромный зал. Там были поставлены двухэтажные койки и ребята, человек восемьдесят, молодежь все – 16-18 лет. К ним отношение было хорошее, кормили более-менее бутербродами нормально. Чем занимались? Значит, равняли ямы после бомбежки на дорогах, трамбовали, засыпали асфальтом. А мы искали тех, которые бежали раньше нас. Мы же знали, что здесь есть вооруженные группы. Нам и нужно было к ним. Недели две мы их искали, наконец, нашли. Нас встретили они, конечно, очень подозрительно. Но, правда, из Бухенвальда еще (какие связи у них были с Бухенвальдом с подпольщиками, я не знаю), но, в общем, они знали, что мы придем. Сперва: «мы – не мы», «что ты здесь рыщешь, кого ты ищешь». Одеты все в эсэсовскую форму, фуражки, пелерины, под пелеринами угадывались автоматы. Один из них, когда я работал фельдшером, был у меня на приеме и узнал меня. «Сашка!». Ну, значит, объятия. Я стал свой. И сразу меня повели на «скок». Первый раз в жизни. Я не знал что такое «скок» – это значит ограбление. Ограбление подвалов полностью разбомбленного города. В некоторых подвалах модно было найти оставленную еду, чемоданы, одежду. Так я приоделся. Плащ, шляпа, позолоченный значок НСДАП. А у меня уже был пистолет – парабеллум.

Кто были эти молодые ребята из антифашистского сопротивления в Кельне? В своей книге «Записки бойца армии теней» Александр Михайлович Агафонов подробнее останавливается на этом вопросе. В Кельне и его окрестностях, в этом сугубо индустриальном районе, находилось множество крупных предприятий и концернов, использовавших дешевую рабочую силу – узников, заказанных в Бухенвальде. За них эсэсовцам в нацистскую кассу вносили соответствующую сумму. Вследствие частых бомбардировок некоторым узникам удавалось бежать с различных предприятий: из Дойца с заводов Форда, Вествагон, Брабак в Весселинге, а также из массового лагеря в Кельн-мессе. Оттуда их выводили на работы по расчистке завалов улиц, на откапывание трупов. Использовали их также для откапывания и разминирования неразорвавшихся бомб. За побег – смерть, виселица. Но перед смертью, если поймают, зверские избиения. Беглецы это знали. Знали, сколь зыбко их положение. Поймают – верная мучительная смерть. Терять, следовательно, им нечего. Перед побегом у них не было предварительных связей с остарбайтерами. Сам факт удачного побега не значил ничего, кроме жизни загнанного зверя. Трудно представить, как они себя чувствовали сразу после побега, когда скрывались в полосатой одежде с голыми руками, как беспомощно дрожали при малейшем шорохе, зарывшись в груды мусора в развалинах. Одна только ночь была их единственным другом и союзником. И вот тогда и превращались они из дичи в охотников. Берегись любой, кто попадется! Особенно, если с оружием. Приобретение оружия было самой заветной мечтой. Если уж жизнь ничего больше не стоит, так хоть отдать ее подороже. Вот откуда у этих парней эсэсовские пелерины, фуражки, сапоги и оружие: автоматы, пистолеты и гранаты. Александр Михайлович продолжает вспоминать:

- Жили в подвалах по четыре-восемь человек, потому что больше нельзя было. Опасно, чтобы большую группу не взяли. И из каждого подвала надо было обязательно сделать запасные выходы, то есть пробивать стену в следующий дом, целые катакомбы. Это место называлось Alte griechische Markt. Трудно было к нам внутрь попасть – были всякие ловушки. Мы натягивали проволоку, привязывали жестяные барки от мармелада – ночью в подвале ничего не видно, если кто заденет, то такой грохот, что мы сразу услышим. Дырки, чтобы не было сквозняка, затыкали матрасами. Все у нас было: и матрасы, и сало, и шикарнейший кельнский коньяк Ренус – 70 градусов. Нас вскоре стало человек 150. Мы хотели организовать нападение на наш транспорт, на Eisenbahnbauzug, чтобы остальные (с которыми у нас так и осталась связь: Коля Белофинн, Николай Бирюков), когда у нас будет одежд, улучшили момент и бежали. Еще я связался... Не знаю, стоит ли об этом говорить или нет, потому что это непроверенные данные. В лагере военнопленных французов видимо был английский радист. Они заинтересовались нами. Мы их спросили, не могут ли они нам помочь в осуществлении этого побега. Получили ответ: «Поможем. В такой-то день, в такой-то час будет наша помощь». Какая – было неизвестно. Мы сообщили нашим – ждите помощи. В этот день мы пошли, но сами заблудились не нашли это место – это было в Брюле – там стоял наш транспорт. Темно, ничего не видать, абсолютно. И тут – летят самолеты, страшный какой-то звук. Оказывается, они сбросили продырявленную пустую бочку. А она же так визжит! И одна бомба упала действительно впереди транспорта, другая сзади – вот это и была помощь. Но от этого писка – это было время вечерней поверки, и все стояли построенные вне вагонов – эсэсовцы все попадали, и те, которые знали, должны были к нам прийти. Так у нас все и получилось. Иван Земляной, который недавно умер в Днепропетровске, Егупов Семен, Орлов Василек – к нам пришло человек 15. Говорят, что многие бежали, но под утро все вернулись, потому что нас не нашли. А куда полосатым убежишь. Теперь я читаю воспоминания француза с этого транспорта. Один об этом массовом побеге даже не знал. Другой, которого я потом встретил, тот знал об этом всем. Мне надо было отправлять группу в Кельн, и на каждую четверку нужно было дать им по два старика, чтобы они их приучали к этой шикарной жизни. И из этих остарбайтеров был какой-то Толик, фамилии я сейчас не помню, из Киева. Он говорил, что его отец был директором колхоза или совхоза. Страшно просил тоже бороться. Молодой – лет семнадцати. Взял я и его. Когда я привел их в подвал, где уже лежали матрасы, показал, где еда, где вода. Он сказал: «Что, вот так вы и живете?» Тут я думаю: «Да, дядечка, не туда-то ты попал. Думал, что мы тебе все на золотом блюдечке с каемочкой голубой дадим».

В это время гестаповцы уже организуют поиски Сашки, то есть Александра Михайловича. В лагере «Кайзерзал» все были предупреждены, что если мастера или кто-то из посторонних поинтересуется «долметчером» – переводчиком Сашкой, то надо отвечать, что да, был такой, но несколько дней назад ушел и с той поры не возвращался.

- Это было уже в декабре месяце. Все решили, что я и двое хлопцев (Сеня Егупов и Ваня Земляной, как самые молодые, самые, так сказать, слабенькие) поедут в Кобленц, потому что уже под ногами земля горит. Тут уже начали гранатами и фаустпатронами пускать в подвалы. Так что перестрелки идут. И из 150 нас человек 18 только в живых осталось. И вот мы утречком – я в плаще, в шляпе, надраенные сапоги, партийный значок – и два моих работника сели в поезд. И на поезде мы доехали благополучно до Кобленца. И, не доезжая, мы все трое спрыгнули с поезда, за 300-400 метров до остановки. Мало ли что там будет. Начали искать место, где могли бы укрыться все те, кто сейчас из Кельна приедут сюда.

В следующей передаче вы узнаете о том, как подпольщик оказался сначала в советском Бухенвальде, а затем в Сибири.