«Заводы Кафки»
Я сегодня не буду рассказывать, как это обычно делаю, о конкретных книгах, изданных в Германии или в России. Даже к литературе вообще сегодняшние сюжеты имеют лишь косвенное отношение. И всё же их появление в передаче «Читальный зал», на мой взгляд, абсолютно правомочно. Сначала речь по йдёт о прошедшей в Немецком литературном архиве в городе Марбахе необычной выставке. Она называлась «Заводы Кафки». Главную её тему можно было бы определить так: «Творчество и служба».
Ни теорией, ни практикой классовой борьбы Франц Кафка совершенно не интересовался. Однако сам, как ни странно, боролся за права трудящихся на передней линии фронта. С 1908 года, в течение нескольких лет, Кафка был служащим пражского филиала Австро-венгерской императорской компании, которая занималась страхованием рабочих от несчастных случаев на производстве. Создание этой компании по «высочайшему повелению» императора Франца-Иосифа и по немецкому образцу должно было облегчить долю трудящихся и, таким образом, отвратить их от «разлагающих» и «радикальных» социал-демократических идей.
В конце девятнадцатого–начале двадцатого века темпы индустриализации заметно опережали темпы технического развития. При тогдашнем примитивном уровне станков и конвейеров и речи не могло быть об охране производства. В конструкциях различных агрегатов широко использовались гигантские приводные ремни, и зазевавшийся рабочий рисковал, в лучшем случае, остаться инвалидом на всю жизнь. Кожухов, закрывающих, например, вращающиеся шпиндели станков, тогда вообще не знали. В общем, служащий страховой компании, молодой пражский юрист Франц Кафка не мог пожаловаться на недостаток работы. Он пишет своему другу Максу Броду:
«Сколько у меня дел! В четырёх региональных секциях, за которые я отвечаю, люди сыпятся, как подкошенные, со стропил и попадают в механизмы, всевозможные балки только и мечтают о том, чтобы рухнуть, стремянки опрокидываются, всё, что поднимают, падает вниз, а если что–то лежит спокойно, то народ спотыкается о него сам по себе. А как болит душа за юных работниц посудных фабрик, которые пачками пересчитывают ступени фабричных лестниц, разбивая при этом горы фарфоровой посуды!»
Так гротескно рассказывал Франц Кафка о том, с чем ему приходилось иметь дело по долгу службы. Характерно, однако, что о самой службе он пишет совершенно серьёзно. Действительно: весёлого в этих бюрократических буднях было мало. Каждый день (включая и субботу) с восьми утра до двух дня Кафка ходил в контору. Большей частью он работал с бумагами. Скука и однообразие угнетали его – так же, как иерархическая корректность, соблюдавшаяся с абсурдной педантичностью, в каждой мелочи: как кому поклониться и ответить на поклон, какую форму письменного обращения избрать, кому отдать на подпись те или иные бумаги для пересылки «по инстанции».
Насколько тщательно следили в компании за соблюдением трудовой дисциплины, демонстрирует сохранившаяся в архиве и представленная на выставке в Марбахе объяснительная записка Кафки, написанная в 1913 году:
«Глубокоуважаемый господин старший инспектор! У меня сегодня утром случился приступ слабости и несколько поднялась температура. По этой причине я решил остаться дома. Однако уверен, что ничего серьёзного нет, и я обязательно выйду сегодня на работу, хотя, возможно, лишь после двенадцати часов».
В отличие от «господина старшего инспектора» мы знаем, что всё это неправда. На самом деле Кафка всю ночь до самого утра писал свою знаменитую новеллу «Приговор», и утром у него не было ни сил, ни желания идти в контору.
Историки литературы часто задают себе вопрос: проявился бы ли специфический литературный гений Кафки, если бы он не познакомился изнутри с удушливой и удушающей реальностью чиновничьего мира, о котором многие другие писатели знали только понаслышке? Может быть, и нет. Тем не менее, даже если учесть, что Кафка занимался преимущественно чисто канцелярской работой (он проверял жалобы предприятий на то, что их зачисляли в определённые «группы опасности», влияющие на сумму выплачиваемых ими страховых взносов), всё же нельзя считать его бюрократом, имевшим дело исключительно с бумажками. Он приезжал в рабочие посёлки, выросшие вокруг стекольных заводов в Северной Богемии, бывал в цехах швейных фабрик, знал, как оглушителен шум пилорамы, как опасна пыль каменных карьеров. Он сталкивался с профессиональными заболеваниями и с несчастными случаями на производстве, за которые выплачивали мизерную компенсацию. Кафка поражался:
«Сколь малым довольствуются эти люди! Они приходят к нам просителями. Вместо того, чтобы взять штурмом контору и разгромить все эти шкафы и столы, они приходят к нам просителями».
В 1910 году, например, Франца Кафку послали в городок Габлонц – специально для того, чтобы найти компромисс с местными предпринимателями, протестовавшими против директивных предписаний из Праги. Благодаря умиротворённому тону Кафки и его профессиональной компетенции скандал удалось погасить. Впечатления от этого и других подобных эпизодов, несомненно, нашли отражение в его литературных произведениях.
Можно удивляться тому, как мало внимания исследователи уделяли до сих пор этой стороне жизни Франца Кафки. Ведь знакомство с его канцелярскими буднями позволяет по–новому увидеть творчество писателя. Выставка «Заводы Кафки» в Немецком литературном архиве в Марбахе, профессионально задуманная и остроумно реализованная, наглядно это демонстрирует. Она открывает ещё одну парадоксальную вещь. В своих письмах Кафка практически всегда очень отрицательно, с презрением отзывался о своей службе в страховой компании, он её как будто ненавидел. Но конкретные примеры говорят о том, что такой уж страшной для Кафки эта служба не была. И начальство, и коллеги относились к нему с симпатией. Кроме того, он вовсе не был бесправным винтиком огромной бюрократической машины, но, как принято говорить, «ответственным работником» с достаточно широкими полномочиями, имевшего определённую творческую свободу. В компании его постоянно поощряли. Франц Кафка поступил туда на работу, когда ему было двадцать пять лет. Он довольно быстро проявил себя с положительной стороны и, как говорилось в служебной характеристике, показал «глубокую преданность служебному долгу», а также «образцовое умение найти правильные решения». В общем, после двенадцати лет работы Кафка «дорос» до должности заместителя начальника отдела.
Между прочим, и сам он прекрасно знал, каким ценным работником для компании является, о чём свидетельствует, например, его заявление с просьбой повысить заработную плату. Оно написано человеком, явно уверенным в положительном ответе.
Кафка всегда подчёркнуто разграничивал свою конторскую службу и литературную деятельность. Между тем, его творческая фантазия этой границы не признаёт. Служебные кабинеты и залы суда, заводские цеха и сошедшие с ума машины, горы досье и архивная пыль, поместные замки и каменные карьеры, медлительные чиновники, унылые рабочие и наглые следователи, – всё это мы найдём в его новеллах и романах.
Разумеется, отвращение Кафки к канцелярской работе и конторским будням не было наигранным. Он свою службу действительно ненавидел. Однако такое отношение можно объяснить, скорее, тем, что эта служба мешала Кафке полностью посвятить себя литературе. Усталость после рабочего дня, мысль о том, что утром снова обязательно надо идти на службу, однообразная бюрократическая рутина, – всё это было резким диссонансом той горячечной творческой атмосфере, в которую Франц Кафка погружался ночами. В его письмах друзьям нет ни одного слова жалобы по поводу характера, содержания работы, но очень много – на удручающие конторские будни вообще. Какое счастье для литературы, что Кафке удалось соединить своё отвращение к службе с фантасмагорией экспрессионистских притчей!
О вещах фантастических и даже фантасмагорических пойдёт речь и в следующем сюжете. Рассказывает наш московский корреспондент Анатолий Даценко:
Русский Пен-центр обращается к международному комитету по книгам для молодежи, присуждающему раз в два года премию имени Ганса Христиана Андерсона одному из известных детских писателей независимо от страны происхождения и языка творчества, с просьбой изменить порядок выдвижения претендентов на награду. Согласно нынешнему регламенту, эта процедура находится в ведении национальных комитетов по выдвижению, которые в России на протяжении многих лет возглавляет Сергей Михалков. Директор русского Пен-центра Александр Ткаченко заявил, что Сергей Михалков практически монополизировал право на выдвижение соискателей на Андерсоновскую премию в России и за редким исключением выдвигает на нее самого себя. Впрочем, лучше предоставим слово самим детским писателям и их общественным защитникам. Они провели в Москве пресс-конференцию, посвященную этой теме. Писатель Юрий Кушак:
- Национальный комитет этой премии всегда возглавлял писатель Сергей Владимирович Михалков, герой соц. труда и так далее. Он себя выдвигал порядка 10 раз на эту премию и ни разу, конечно, ее не получил. На эту премию выдвигались и другие функционеры, но получить они ее не могли в силу того, что то, что они осуществляли в своем творчестве не было интересно в мире. Я дважды предлагал кандидатуру Успенского и она не проходила. Она не проходила под огромным напором Сергея Владимировича Михалкова и его подпевал. Предложив в очередной, второй раз, Успенского и получив отпор, я ушел из этого комитета и больше туда не возвращался и теперь все наблюдаю со стороны.
Александр Ткаченко:
- Вы понимаете, что если даже Успенский не может прорваться сквозь железные ворота Национального комитета, то что говорить о писателях, которые не имеют такого имени, а достойны по своему таланту?
Сам Эдуард Успенский называет семью Михалковых олигархами от российской культуры.
- Есть такая номинация «Иностранный фильм». Был послан фильм Андрона Кончаловского-Михалкова, и он там провалился с треском. А кто отправлял его? – Никита Сергеевич Михалков. То есть, у нас олигархия уже приватизирует культуру, идеологию. Кто сейчас занимается созданием национальной идеи? Кто? – Та же самая компашка.
«Они называют себя державниками, патриотами России, но они просто любят власть, любят быть поближе к власти. От Сталина до Путина, от гимна до гимна», -резюмирует Александр Ткаченко, напоминая об авторстве Сергея Михалкова сталинского, брежневского и нынешнего российского гимна.
Известный телеведущий, автор «Кукол» Виктор Шендерович напоминает, что Россия ни разу не получала Андерсоновскую премию по детской литературе и, прежде всего, из-за постоянного выдвижения одного и того же претендента в лице Сергея Михалкова, который, по словам Шендеровича, оставил детскую литературу чуть ли не полвека назад:
- Если говорить об этой ситуации с премией Андерсона. Надо все-таки преодолеть природную застенчивость Сергея Владимировича Михалкова и все-таки, что-то с этим сделать. Замечательная детская русская литература, одним из создателей которой был Сергей Михалков, с совершенно замечательным «Дядей Степой», но у Михалкова это уже давно в прошлом. Он перешел на другие жанры стихотворные. Над ними работает в течении полувека, делает варианты.
Когда я впервые услышал о предстоящей пресс–конференции ПЕН–клуба по поводу Андерсоновской премии и вечного претендента на неё Сергея Михалкова, то поначалу даже не поверил: столь невероятно–гротескным мне всё это казалось. Ну, хорошо, человек гимны пишет, за что и удостоился прозвища «гимнюк». Басни писал: «А сало русское едят» (про нерусских, конечно). Ну, ладно, сыновья берут в свои руки кинопроизводство, кинофестивали и распределение киносредств и кинонаград. Даже то, что Михалков-юниор (Никита) в министры культуры рвётся, – логично: он в своё время, помнится, вицепрезидента и героя обороны «Белого дома» Руцкого к культуре приобщал. Глядишь – и сам станет с годами вице-президентом. Монополисты, олигархи от культуры, – всё понимаю. Но зачем заслуженному папе, обвешанному своими собственными и семейными наградами, ещё и международная Андерсоновская премия, – убейте меня, не пойму. Зачем?! Пусть будет?!
Впрочем, и российские детские писатели, взбунтовавшиеся против фирмы «Михалков и сыновья», тоже хороши. Такой предательский удар нанесли лауреату, депутату, поэту, драматургу, сценаристу, публицисту и прочая, и прочая в канун его юбилея. 28 февраля Сергею Владимировичу Михалкову исполняется 90 лет. По старому стилю 28-го февраля. Но таких людей, как Сергей Михалков, нужно чествовать только по старому стилю. По новому – никак.
В честь именинника прозвучит, естественно, гимн. Правда, не советско-российский (это было бы кощунственно), а партийный, коммунистический. Хотя не Сергей Михалков писал к нему слова, но это лишь потому, что слова «Интернационала» были написаны до того, как он родился.