Окопный квадрат Василя Быкова

"Все минется – только правда останется." Эту поговорку, которую так любил Александр Твардовский, часто вспоминали в минувшие печальные дни. Для главного редактора "Нового мира" она звучала утешением, когда цензура кромсала или запрещала к публикации очередные рукописи будущих знаменитых книг. Давно это было, в прошлом тысячелетии. Все минуло – правда осталась. Она пережила эпохи, империю, теперь переживет и смерть.

Вы уже догадались: сегодня поговорим о Василе Быкове. О писателе с мировым именем, о белорусском изгнаннике, который последние годы прожил во Франкфурте и Праге. По моему личному мнению, его кончина для всех, кто читает и говорит по-русски, событие на минувшей неделе самое важное. Затмившие все государственные визиты, крупные скандалы и локальные войны.

Его похороны, собравшие в Минске десятки тысяч людей, как и ожидалось, вылились в демонстрацию. Белорусские власти поспешили объявить ее политической. Вряд ли это было так. Скорее, тут имела место демонстрация скорби и горестного презрения к существующему режиму, при котором писатель стал бездомным и на Родину приехал – умирать. Толпа, ощутившая сердцем потерю своего великого соотечественника, на глазах превращалась в народ. Свободному слову было легко у свежей могилы.

Впрочем, всякая смерть, тем более писательская есть завершение судьбы, и в ее последнем сюжете распутываются все нити. "Человек в бесчеловечных условиях" – таким было мироощущение и главная тема автора "Сотникова", "Знака беды", "Короткой песни". Василь Быков ощущал человеческое бытие как трагедию, и в какой-то мере было случайным, что подтверждение этому он нашел на войне. Точнее, с войны начал, сделав ее сквозным сюжетом большинства своих самых известных книг. А уж судьба постаралась быть к нему всегда жестокой, и он мужественно, с великолепным достоинством сносил все ее невзгоды – до глубокой старости, до последнего дня.

Это был поразительный писатель. Речь веду даже не о профессиональном мастерстве и не о гражданской смелости. Речь о том, что такой прозы – безвыходной, бесконечно мрачной, беспощадной по отношению к человеку в заданных бесчеловечных условиях – ни до, ни после Быкова не писал никто. А война для него, добровольца, оттрубившего все ее сроки от звонка до звонка, была лишь поводом рассказать о том, как безжалостна к человеку жизнь и как сам он безжалостен. Среди его героев почти нет "положительных", и зверства партизан мало чем отличаются от преступлений зондеркоманды СС. А все дело в том, что главной ценностью в своей работе Василь Быков считал правду, она же была такой, какой он увидел ее на войне.

Лукавая, но прогрессивная советская критика писала о том, что Быков ставит своих героев в ситуацию непростого нравственного выбора. Это было не совсем так: чаще всего он просто не оставлял им выбора. Война с хрустом ломала людей – и то, что запальчивые партизаны-ветераны потом припомнят Быкову, обвинив в очернительстве, было его великой писательской удачей. Ночь нельзя очернить, ее можно лишь оболгать, плеснув белой краски, а ложь Василь Быков ненавидел так же, как и войну. К этой ненависти и беспощадной правде сводились у него и этика, и эстетика, и тот самый самый реализм без прилагательных, за который профессиональные соцреалисты прорабатывали его в 70-е годы: мол, из низкого окопа не видна вся правда Великой Отечественной войны. Тогда как именно из окопа он ее видел – всю, в упор и без искажений. Начисто лишенный сентиментальности, которую считал синонимом вранья, Василь Быков не оставлял своим героям надежды. К этому и сводился его этический долг – рассказать, как оно было по правде, и тем воскресить людей военной поры, не оболгав их жизнь, боль и смерть. Вписать их судьбы в черный окопный квадрат, на котором кровь и страдания запечатлеваются отчетливо, резко.

Невежественный батька ляпнул в российском ток-шоу: как же, знаю Быкова, стихи его в детстве в школе учил. Трудно сказать, чьи стишки белорусский президент учил в школе, но прав был экс-президент Шушкевич, сказавший на похоронах: Лукашенко был, наверное, единственным белорусом, который вообще у Быкова не прочел ни строки. А вообще говоря, детские стишки и Василь Быков – две вещи несовместные... Умерший в Минске писатель был прозаиком до мозга костей – и в беспощадном мироощущении своем, и в жесткости повествования. Быть может, потому ему и уготована в литературе особая судьба – быть всегда современным. Ибо времена и у него на Родине, и по соседству, и в мире настают довольно безжалостные, и природа человека предстает в образе, увиденном на войне.

Автор комментария

: Илья Мильштейн, НЕМЕЦКАЯ ВОЛНА