Охота на ведьм: метафора и реальность – берлинская выставка исследует историю одного безумия
«Охота на ведьм»: это ставшее метафорой выражение сегодня используется как никогда часто. «Охота на ведьм» началась в Соединённых Штатах после событий 11 сентября, «охотой на ведьм» называют происходящую во Франции борьбу с засильем техно-культуры, «охотой на ведьм» уже окрестили в Германии поиски виновных в Эрфуртской трагедии. В роли «ведьм» могу оказаться представители политических и общественных движений, сторонники или противники тех или иных идеологий или религий, иностранцы, любители громкой и жёсткой музыки. Словом, кто угодно. «Охоты на ведьм» бывают маленькими и локальными – как, скажем, подстёгнутый эрфуртской трагедией крестовых поход немецких СМИ против компьютерных игр и хэви-металл-рока, но могут приобрести и гигантский трагический размах, неся гибель целым народам – как Холокост, величайшая трагедия 20-ого века. Все эти охоты разного масштаба объединены общими принципами: охотники слепы, бездумны, данная сверху доктрина успешно заменяет им индивидуальную совесть и ответственность.
Но чем была историческая «охота на ведьм»? На этот вопрос отвечает выставка, открывшаяся на прошедшей неделе в во дворце Кронпринцев (Kronprinzenpalais) в самом центре Берлина, на бульваре Унтер-ден-Линден. Выставку «Охота на ведьм – страхи нового времени» организовал Немецкий исторический музей в сотрудничестве с музеями Мадрида, Парижа, Брюсселя и других городов Европы.
С конца 15-ого века по начало нового времени на площадях европейских городов пылали костры. Собиравшиеся толпы с ужасом или злорадством наблюдали за мучительной смертью сограждан, которых обвиняли в коллаборационизме с нечистой силой в целях нанесения морального и материального вреда честным христианам, церкви и правительству. Для всех читателей Тиля Уленшпигеля сожжения ведьм стало символом мрачного средневековью, разгула инквизиции, чёрных веков. На самом деле, об «охоте на ведьм» историческая наука до самого последнего времени знала очень мало, даже число жертв этой «идеологической чумы» не было известно. Лишь в последние десятилетия, благодаря систематической кропотливой обработке судебных документов, монастырских и других архивов удалось создать приблизительно адекватную картину происходившего. Так, удивлённый посетитель выставки узнаёт, что разгар «охоты на ведьм» приходится вовсе не на «безмолвные века», а на позднейшее средневековье и на начало нового времени – на 17-ый и даже 18-ый века. Последний костёр пылал во Франции в 1785-ом году – накануне Великой французской революции. Плавно перейдя от костров к гильотинам, «охота на ведьм», как мы знаем, отнюдь не ослабила своего размаха. Историкам удалось установить и количество жертв, погибших на костре в течение трёх с половиной веков по всей Европе: точная цифра находится между 60 и 80 тысячами.
Таким образом, историкам удалось развеять один из самых страшных и устойчивых мифов, касающихся «охоты на ведьм»: считалось, что она стоила жизни 9 миллионам так называемых «ведьм». Откуда взялась эта цифра? Оказывается, и после своего окончания «охота на ведьм» служила орудием в идеологической борьбе.
Говорит Роземари Байер, куратор берлинской выставки:
«Впервые «охоту на ведьм» использовали как аргумент в своей риторике против католической церкви протестантские учёные и теологи в конце 18-ого века. Именно они первыми заговори о «гигантском размахе» и «опустошении целых стран», и начали сравнивать «охоту на ведьм» с «чумой», действительно унесшей жизни миллионов - что, несмотря на весь трагизм охоты на ведьм, действительности всё же не соответствует. Конкретная цифра «9 миллионов», до недавних пор фигурировавшая в исторических источниках, появилась в 20-ом веке в весьма парадоксальном контексте: её выдвинули национал-социалисты для того, что приструнить христианские церкви. Говорилось о том, что «попы сожгли 9 миллионов немецких женщин, хранительниц древнегерманского духа». В пятидесятые годы эту лже-цифру «откопали и воскресили» феминистки, заговорившие о «девяти миллионах свободолюбивых женщин, падших жертвами патриархального общества».
Мистификация коснулась и причин сожжений.
«В течение многих лет существовали устойчивые теории относительно того, кем являлись пресловутые «ведьмы». Считалось, что это были носительницы народного знания – знахарки, врачевательницы, повитухи. Или же что таким образом искоренялись свободомыслящие, вольнолюбивые представители класса ремесленников. Но чем пристально мы исследуем документы, тем меньше видим причин для каких-либо однозначных выводов».
Подавляющее большинство сожжённых по обвинению в ведьмачестве были «репрессированы» по доносам ближних – соседей или даже родственников. О самих «охотниках» исторические документы говорят зачастую больше, чем о жертвах. В экспозиции Берлинской выставки, наряду с орудиями для пыток, цепями и прочими ужасными материальными свидетельствами нашей истории выставлены удивительные документы таких доносов. «Я уже 38 лет подозреваю, что она ведьма, - царапает на бумаге полуграмотная жительница Зальцбурга. – Уже мой покойный отец говорил, что она ведьма и шлюха». «Ведьма» не только жила с доносительницей в соседнем доме, но и торговала на рынке овощами за соседним прилавкам. Что толкнуло доносительницу на столь ужасный поступок, и почему отсутствовали механизмы, которые могли бы её удержать от него – именно это больше всего интересует сегодня исследователей. Так, историки проследили, что активность поиска «ведьм» возрастает с ухудшением условий жизни – во время войн, неурожаев, эпидемий.
Ещё один интересный факт: жертвами преследований становились отнюдь не только женщины. В Германии и Франции каждой четвёртой «ведьмой» был мужчина, в скандинавских странах, кстати, одном из эпицентров «охоты на ведьм», мужчинами были более половины жертв. Однако наибольшее количество смертных приговоров было вынесено всё же на немецкоговорящем пространстве – боле 25 тысяч. Как говорит куратор выставки Роземари Байер:
«В крупных государствах с централизованной и устойчивой государственной структурой – скажем, в той же Франции, - «охота на ведьм» велась куда менее интенсивно, чем в государствах слабых и разобщённых, как, скажем, феодальная Германия. Очевидно, что такого рода «охоты» - проявление слабости».
Таков один из основных выводов выставки «Охота на ведьм: страхи нового времени» в Берлинском историческом музее.
«Знаете ли вы Пелевина?» - наша корреспондентка решила разузнать, читают ли немцы русскую литературу
К следующей теме. В 2003 году – году русской культуры в Германии – Россия станет гостем Франкфуртской книжной ярмарки. Это лишь часть широкомасштабной программы, цель которой – заинтересовать немецкого читателя современной русской литературой. А как обстоят дела сейчас?
Практикантка нашей редакции Ксения Соловьёва провела разведку боем:
Ирма Сухарева - доктор филологии. Эмигрировала в Германию полтора года назад, до того преподавала русскую литературу в Государственном университете города Кишинёва, и сегодня продолжает пристально следить за развитием русскоязычной словесности. Поэтому и вопрос, насколько знают русскую литературу, классическую и современную, в Германии заинтересовал её с самых первых дней самым живым и непосредственным образом:
«Бывая в центральных книжных магазинах города Кёльна, мы для себя выработали такую формулу: жизнь в них проходит в отсутствии русской литературы. Русской литературы в них мало и она представлена произведениями классиков, как то, Достоевский, Толстой, «Тихий Дон» Шолохова. Из новейшей литературы: крими –эта массовая литература.
Что касается русских писателей, которые живут в Германии, то сегодня трудно провести грань между русской литературой в ее традиционном представлении, которая развивается на территории бывшего Союза, и этой литературой в Германии. Когда-то, когда действовала волна первой, послереволюционной эмиграции – тогда это были разные литературы. Сегодня? Да, здесь пишут вольнее, свободнее, здесь широко представлена эмигрантская тема. Пожалуй, всё. Поэтому говорить о серьёзной русской литературе, которая развивается в эмиграции, на сегодняшний день оснований нет».
Другого мнения придерживается писательница Татьяна Куштевская. Она – непосредственная представительница русской эмигрантской литературы. Закончила ВГИК, успешно снимала в России документальные фильмы. В Германию эмигрировала 10 лет назад. Сегодня пишет книги, посвящены России, её истории, культуре, жизненному укладу. Несмотря на свою документальность, эти книги популярны среди немецких читателей. Распространённое мнение, что общий спад политического интереса к России влечёт за собой и спад интереса к русской, особенно современной, литературе, она не разделяет:
«Интерес к России остается все время. Я не верю тому, что падает интерес к России – это не так. Например, стою я на международной книжной ярмарке у стенда со своими книгами: люди подходят, расспрашивают, рассказывают о себе – по-настоящему интересуются Россией».
Подобного мнения придерживается и Лидия Хагедорн, председатель Форума Льва Копелева в Германии – организации, которая считает своей главной целью способствовать сближению немецкого и русского народов посредством культурных контактов. Редкое событие, так или иначе связанное с русской литературой, обходится без участия Копелевского форума, а список российских авторов, чьи чтения прошли за последние годы в кёльнской штаб-квартире форума, занял бы несколько минут: спектр - от Пелевина до Волоса и от Сорокина до Битова. Несмотря на то, что среди публики на таких чтения доминируют, как правило, выходцы из бывшего СНГ, Лидия Хагедорн не сомневается, что...
«Даже французам, итальянцам, которые здесь живут, интересна наша культура. Интересна! Надо просто идти к людям и говорить с ними! Сами они безынициативные, пассивные. Для этого нужно, чтоб было больше таких заведений, как мы, которые работают с немцами также, как и с русскими. Чтобы наша современная литература вышла на международный рынок – этим нужно заниматься, а у нас все от проекта к проекту: получилось хорошо, может быть, сделаю следующий проект – не получилось, ну, оставлю так. А в основном бывает так: только упорное, целеустремленное желание приводит к тому, чтоб ты добился того, чего ты хочешь. Но это типично русская черта - умыть руки..».
Для Татьяны Куштевской эта черта не типична. Она сама пробивала себе дорогу на немецкий книжный рынок. Оббегала десятки издательств, предлагая свою книгу. Всё напрасно: никому не нужен был безызвестный автор. Тогда, отчаявшись, она написала письмо Льву Копелеву с просьбой помочь. Содействие известного в Германии литературоведа принесло свои плоды: первая книга Татьяны «Я прожила тысячу жизней» вышла небольшим тиражом, но была весьма благожелательно встречена немецкими читателями. Этот успех помог изданию второй и третьей книг. В данный момент Татьяна закончила работу над четвёртой книгой «Транссибирский экспресс», которая была заказана ей немецким издательством. Преодолев все тернии, которыми обильно оплетена дорога российского автора в Германии, Татьяна может с уверенностью заявлять, что пробиться на немецкий книжный рынок всё-таки возможно. Для этого необходимо только действовать самому.
«Думаю, что русские писатели должны быть более активными, налаживать связи с переводчиками, с литературными агентами, вообще, налаживать связи. Как-то надо эту ситуацию поставить под контроль. Может быть, создать какую-то комиссию при Союзе Писателей, которая могла бы рекомендовать переводчикам какие-то интересные вещи».
Клеменсу Руппу, консультанту одного из центральных кёльнских книжных магазинов – «Гонски», - знакомы проблемы начинающих авторов и иноязычных «дебютантов» европейских книжных рынков:
«В случае с новыми русскими авторами очень важно, как пресса, телевидение и критики отреагируют на их произведения и отреагируют ли вообще. И только если новое произведение, так сказать, засветится в средствах массовой информации, лишь тогда читатель придет в магазин конкретно за этим автором. Замечу, что в последнее время очень сильно снизилась так называемая «читательская инициатива»: то есть, прежде человек просто приходил в магазин, самостоятельно просматривал какие-то книжные новинки, листал, выбирал. Сегодня люди обращают внимание, в первую очередь, на рецензированные книги. И в результате практически не интересуются неизвестными авторами, будь то американскими или российскими. Такая ситуация сложилась потому, что книжный рынок переполнен и покупатель чувствует себя потерянным в таком количестве новых книг».
И всё- таки горит уже на книжном небосклоне Германии пара российских звёзд.
«Стоит назвать Андрея Куркова, который особенно популярен у молодёжных издательств, или Людмилу Улицкую. Опубликованы две книги Виктора Пелевина. Его имя довольно-таки известно, а его произведения популярны среди немецких читателей, благодаря большому резонансу в средствах массовой информации».
«Проинспектировав» полки магазина «Гонски», я обнаружила на них и книги Иконникова, Войновича, Марининой, Дашковой, Сорокина и многих других. Несмотря на это, Клеменс Рупп считает, что сегодня переводится слишком мало новых российских авторов. Татьяна Куштевская согласна с подобным мнением: она не одобряет выбор переводчиками произведений, которые предлагаются немецкому читателю.
«Если сегодня спросишь немецкого студента-слависта, что он знает из русской литературы. Он тут же назовёт Сорокина, может быть вспомнит Пелевина и в огромных количествах Ерофеева. Вот уж ерофеевские книги абсолютно не являются лучшими, что есть сегодня в России. Ужасно жаль, т.к. это очень однобокая картина. Я несколько раз с издательствами разговаривала, спрашивала, почему вы в восьмой раз Викторию Токареву переводите. Они говорят - что предлагают нам переводчики, то, что они переводят, то мы и берем. Но ведь процесс литературный в России – это не только Токарева, Пелевин и Сорокин. Почему нет других авторов: Полякова, Астафьева, Распутина, других молодых авторов? Как-то совершенно искажена картина современной русской литературы в Германии. И это не может не настораживать и не огорчать. Например, на последней лейпцигской книжной ярмарке была автор Дашкова. Она пишет неплохие криминальные романы. Это, конечно, хорошо, что здесь появляются русские криминальные романы, но ведь кроме этого в России столько интересных авторов сейчас».
Но последнее слово, конечно же, как всегда, остаётся за читателем. Так что в заключение этого репортажа пусть прозвучит «глас народа»: проведённый мной мини-опрос посетителей книжного магазина «Гонски» что в центре Кёльна:
Интересуетесь ли вы русской литературой?
- Мало. Совсем мало. Когда-то я начинал читать «Архипелаг Гулаг», но осилил только две-три главы. Слишком сложными оказались для меня всевозможные сокращения и аббревиатуры.
Возможно, вы знаете новых русских авторов?
- Нет, совсем нет.
- К сожалению, я не знаю современных русских авторов. Подождите, может быть Бродки? Правильно? А нет, нет... Это же американец Херальд Бродки.
Знаете ли вы Виктора Пелевина?
- Я слышал только имя, честно признаться.
Вы как раз держите книгу в руках. Что это за книга?
- Она называется Пнин. Автор – Набоков. Вот он русский, хотя, по-моему, эту книгу он сразу писал по-английски.