1. Перейти к содержанию
  2. Перейти к главному меню
  3. К другим проектам DW

Портрет: Ганс Заль

21 октября 2002 г.

https://p.dw.com/p/2lQR

Ганс Заль родился в 1902 году. В 1933 году он был уже известным критиком, публиковавшимся в солидных берлинских газетах. Именно в Берлине Заль провёл "мятежные" 20-е годы, когда культура переживала необычайный взлёт. Впрочем, как заметил Курт Тухольский, период бурного развития культуры постепенно сменил период Третьего Рейха. Театральность поведения нацистов у многих вызывала восторг. Те, кто оказался не у дел, в оцепенении ожидали, что этот кошмарный сон вот-вот закончится. Лишь очень немногие серьёзно задумывались над опасностью, связанной с тем, что нацисты так умело играли с человеческими инстинктами.

Вскоре в эмиграции – в Цюрихе, Праге, Париже, Амстердаме – среди уехавших из Германии литераторов начались беспомощные дискуссии. Заль вместе с другими беженцами проводил бессонные ночи, обсуждая вопрос "Что делать?" И так же, как и другие, он испытывал чувство растерянности. В 1938 году Томас Манн записал в своём дневнике: "Сегодня у нас обедал Заль. Долгие разговоры о возможностях немецких эмигрантов в Америке... Но что можно посоветовать человеку, пребывающему в растерянности?" Позже в своём написанном в эмиграции романе "Немногие и многие" Заль заметит: "Все честные люди пребывают в растерянности".

Заль покинул Германию как убеждённый сторонник левых идей. Он никогда не ощущал себя изгнанным евреем. Однако в 1937 году произошёл разрыв между Залем и писателями-коммунистами. Заль никогда не был членом компартии, но всегда ей симпатизировал. В это время показательные процессы в Советском Союзе становились источником мучительных сомнений для многих писателей. Будучи членом правления Союза немецких писателей, Заль отказался подписать заявление, направленное против Леопольда Шварцшильда, издателя эмигрантского журнала, в котором резко осуждались "чистки", проводимые в Советском Союзе. В то время немецкие писатели-коммунисты были твёрдо убеждены, что любая критика в адрес Сталина лишь укрепляет позиции Гитлера. Шварцшильда они решили объявить "агентом Геббельса". Заль покинул Союз немецких писателей.

"Я думал о посылках с продуктами, которые нам недавно прислали наши российские коллеги из Москвы, о сале, о ветчине, о паюсной икре в этих посылках. Я думал о продуктовых карточках, которые Союз писателей выделял верным линии партии членам. Я думал о том, что со мною будет, если я не подпишу это заявление. И я думал о том, что, в принципе, Шварцшильд мне несимпатичен."

Анна Зегерс и некоторые другие литераторы пытались "обработать" Заля. Ему даже грозили, что с ним может произойти "несчастный случай". Однако Заль не желал лгать. С присущей ему самоиронией он сформулировал это так: "Я последовал зову своей мелкобуржуазной совести". Эрвин Эгон Киш обозвал его за это "фанатиком правды". Заль воспринял это как почётный титул. Он был одним из немногих эмигрантов, которые воспротивились тому, чтобы характер "их антифашизма" определяла другая, не менее бесчеловечная диктатура.

Теперь начались интриги против него самого. Теперь его самого клеймили как предателя. Заль, однако, чувствовал, что, не поддавшись трусости и "ленности сердца", он освободился от тяжкого бремени.

"Я сделал то, что должен был сделать. Меня не мучит совесть. Теперь я смотрел на Париж совершенно иными глазами. Теперь я был свободен. Теперь я был таким же человеком, как и все остальные."

Теперь Заль мог полагаться только на самого себя. Трудностей было немало. Во Франции он оказался в лагере для интернированных. Позже ему удалось бежать в Америку, где первое время ему приходилось перебиваться подённой работой, чтобы как-то выжить.

Заль принадлежит к числу тех литераторов, которые после войны не вернулись в Германию. Его никто туда не звал. Немецкие эмигранты в значительной степени способствовали становлению новой Германии, оказывая большое влияние на западных союзников, тем не менее, все они стали жертвой амнезии, продолжавшейся практически до 60-х годов. Свою горечь по этому поводу Заль выразил в стихотворении о возвращении блудного сына.

"Вы спрашиваете меня, когда я на короткое время приезжаю домой, почему бы мне не остаться дома насовсем. И тут же вежливо интересуетесь, когда я собираюсь уехать. Те, кто хочет нас удержать, любят нас ещё больше за то, что у нас есть обратный билет."

В 50-е годы Залю не оставалось ничего иного, как взять на себя роль культурного посредника между Америкой и Германией. Он пишет статьи, переводит на немецкий язык пьесы американских авторов. В Германию Заль вернулся лишь в 1989 году. Как же чувствует себя писатель, проживший добрые 50 лет в эмиграции, в сегодняшней Германии?

"Так же, как чувствуют себя немцы ГДР в сегодняшней Германии. Примерно так же. Уж это великое переселение народов: русские не чувствуют себя дома в России, поляки – в Польше, венгры – в Венгрии... Всё теперь так, весь мир изменился. Конечно же, изменилась и Германия. Язык очень изменился. Многие слова мне совершенно чужды. "Инфраструктура". Господи, помилуй, что это за "инфраструктура" такая? И вообще, такое множество структур. "Структурировать", "тематизировать" – я не знаю, куда всё это заведёт. Язык стал напыщенным. Говорить просто – трудно. И эти всякие дебаты по телевизору или в Бундестаге – всё звучит так напыщенно, язык такой искусственный. Вы знаете, я по-прежнему люблю фразы, построенные так: подлежащее, сказуемое, дополнение. Всё просто и незамысловато, но так говорить трудно. В Германии сегодня любят говорить с претензией на многозначительность. И вообще, вся эта экзальтация, эксцессы в формулировках, вместо того чтобы говорить просто. Язык становится личиной мысли, вместо того чтобы быть двигателем мысли."

Особый интерес вызывает весьма неоднозначное отношение Заля к Брехту. Уже будучи 90-летним стариком, Заль записал:

"Брехт, по крайней мере, для моего поколения, олицетворял собой призыв, мятеж, прорыв в новую эпоху и уничтожение старой, которой положила конец Русская революция 1917 года. Вместе с этой эпохой было покончено также с эстетическими и общественными ценностями, которые её определяли. Брехт был также сигналом тревоги, поскольку он и подобные ему представители интеллигенции занимали позицию, которая постепенно превращалась в свою противоположность, так же как утопия о бесклассовом обществе превратилась в господство партии над народом."

Сотрудничая с солидными газетами Веймарской республики, Заль разделял энтузиазм Брехта по отношению к берлинскому авангарду.

"Я восхищался Брехтом 20-х годов – из-за простоты его языка, который был противоположностью романтическому языку Рильке или Бодлера. Эта простота Брехта мне нравилась до тех пор, пока я, много позже, не заметил, что эта простота часто была маньеризмом и нередко отдавала пошлостью. Это, однако, помогло мне "обезжирить" язык, убрать из языка романтику. Я научился просто формулировать предложения, придавать им компактную форму. Часто это было очень трудно. Но именно этого мне всегда хотелось. Я не хотел ничего романтического, никаких языковых "украшений". Фраза должна звучать, как заявление: чётко, просто, однозначно. В силу своей аутентичности и субъективизма она должна быть в состоянии придать целому объективный характер."

Разногласия начались ещё в 1937 году, когда Заль отказался положительно истолковывать показательные процессы в Советском Союзе и вместе с такими писателями, как Дёблин, Рот, Меринг и Клаус Манн, основал антифашистский и антисталинистский Союз "Свободная печать и литература". Разрыв между Брехтом и Залем произошёл, однако, лишь в 40-х годах во время их встречи в Нью-Йорке. Брехт попросил Заля высказать своё мнение о пьесе "Добрый человек из Сезуана". Залю, как он пишет в своих воспоминаниях, опубликованных под названием "Мемуары моралиста", эта пьеса не нравилась, но он решил воздержаться от критики и всего лишь иронически спросил, кого следует подразумевать под образом доброй Шен Те, превращающейся в злого Шуи Та, поскольку Добро якобы способно выжить лишь под личиной Зла: Гитлера или Сталина. В ответ Брехт велел Залю тут же убраться из его квартиры. Заль не пошевелился. Затем он сказал: "Меня уже один раз вышвырнули – из Германии. Можете попробовать сделать это ещё раз."

Впрочем, тот факт, что политическая и человеческая позиция Брехта разочаровали Заля, не помешал ему, однако, спустя десятилетия после войны, публиковать в качестве театрального критика вполне позитивные рецензии на спектакли Брехта.

Заль всегда сохранял верность своим этическим принципам, не боясь из-за этого оказаться в изоляции. Впрочем, именно это и случилось с ним эмиграции, так что второй том своих воспоминаний Заль так и назвал: "Эмиграция в эмиграции". Заль всегда считал, что человек должен испытывать чувство ответственности за свои действия. Несмотря на преследования и изгнание, Заль остался гуманистом, для которого одной из главных заповедей была любовь к ближнему.

"Моё отношение к людям... Я всегда считал, что человеку нужно помогать. Ведь часто сам себе он помочь не может. Так во мне рождаются стихи – благодаря языку и в результате попытки сформулировать таинственность межчеловеческих отношений, их движущую силу. Язык должен быть в состоянии выразить это, донести до человека. Эту попытку следует предпринимать снова и снова. Собственно, так я и начал писать. Мне хотелось узнать как можно больше о человеке, о времени, в котором он живёт. Кроме того, мне хотелось выяснить отношение человека к своему времени и, конечно же, сформулировать моё отношение ко времени. Собственно, этот интерес ко времени был интересом к человеку. Это ощущение я старался пронести через все страны, в которых мне довелось побывать, в которых я вынужден был побывать. У меня всегда было стремление сформулировать ответы на такие вопросы: где мы сегодня, какое сегодня время, как мне себя вести?"

Курт Тухольский как-то заметил: "Успех – это всегда недоразумение". В полной мере это относится и к Гансу Залю. После долгих лет малоизвестности им вдруг заинтересовалось молодое поколение. С 1990 года солидное издательство начинает регулярно публиковать его произведения, которые долгое время лежали в ящике стола. В театре Тюбингена была поставлена его пьеса "Рубинштейн", правда, критика разнесла её в клочья. Заль постоянно участвовал в общественных дебатах, писал статьи, отправлял "письма читателя" во всевозможные газеты и журналы.

Заль лишь головой качал, видя нервность и несобранность молодого поколения. Презрительное отношение к слову и опошление идей в ходе бесконечных дискуссий он считал запоздалой победой Гитлера. Заль никак не мог смириться с тем, что люди просто ленятся думать. Зная о коррумпированности информационной сети, Заль, тем не менее, весьма мало разбирался в механизме её действия. Вскоре Заль опять оказался в положении аутсайдера. Он был одним из последних представителей ушедшего в прошлое мира, в котором умели ценить иронию и самоиронию, шутку и остроумие, острую полемику и уважение к личности. Он был одним из последних представителей того времени, когда у людей был досуг и непоколебимая вера в силу слова, когда люди действительно ощущали ответственность за свои дела и за свои мысли. К сожалению, в наше свинцовое время эти принципы всё больше утрачивают своё значение. Вернувшись в страну, из которой он некогда был изгнан, Заль сохранил свою позицию внимательного наблюдателя за происходящим.

Андреас Румлер