"Потихоньку тонем"

"В понедельник утром" получил серебряного медведя за лучшую режиссуру, приз объединения кинокритиков и ряд других наград, и пролил бальзам на души тех, кто верит в кино как способ сказать образами то, что невозможно выразить словами.

Умиротворённое, просветлённое кино об обитателях какой-то странной европейской Грузии, простирающейся от парижских предместий до Венеции и, возможно, далее. Как и в прежних фильмах Иосселиани, в картине масса случайностей, деталей, странных, обаятельных персонажей. Но Иосселиани как будто ещё вырос, поднялся в какие-то просветлённые, наднациональные, экуменические сферы.

Всё естественно и невероятно: из цыганского табора сбегает крокодил, и его ловят деревенские ребятишки. Во французском трактире казаки, как будто оставшиеся сидеть за чаркой с 1812 года, поют "Солдатушки, бравы ребятушки" в стиле грузинского многоголосия.

А главный герой – Винсент - работает на фабрике, по степени рациональности производства сравнимой лишь с каким-нибудь заводом из советской кинокомедии. Рабочий день проходит в игре в кошки-мышки - курении под плакатами "курить запрещено". Но в один прекрасный день Винсенту, который в свободное от курения время рисует акварели с алеющим одиноким парусом, надоедает такая жизнь. У своего отца, престарелого аристократа, он берёт пачку денег – сантиметров пять – и отправляется в Венецию.

А.Р.: Отар Давидович, вы мастер придумывать названия для своих фильмов на разных языках. Скажем, название вашего предпоследнего фильма дословно переводилось как "Прощай, площадка для коров". В Европе фильм назывался "In vino veritas", а по-русски, соответственно, "Истина в вине". Как бы Вы назвали по-русски ваш новый фильм?

О.И.: Вы меня озадачили. По-русски, как это будет называться... По-французски это называется Lundi Matin, по-русски... Немножко сложно с этим понедельником, потому что никому неизвестно, что русский человек подразумевает под понедельником. Очевидно, что-то грустное. А мне не хотелось бы. У французов гораздо меньше ощущение того, что в понедельник нужно начинать заново какую-то тягомотину, которая не очень приятна. Французы легко относятся к понедельнику и даже, наверное, радуются, что он наконец-то настал. Когда прекращаются семейные заботы и наконец-то можно уйти на работу и вздохнуть. В России совсем по-другому.

А.Р.: Переводчику субтитров к вашей новой картине особенно потеть не пришлось. Зал даже рассмеялся, когда его фамилия специально появилась в титрах. Может быть 30-40 фраз ему всего пришлось перевести. Что это, ваш ответ на кино про разговоры?

О.И.: Я так думаю, что если можно закрыть глаза и понимать все, то тогда не надо ничего смотреть. Мне кажется, что лучше смотреть и слышать, и понимать все, что происходит на экране при помощи глаз и ушей. Для этого у нас эти два аппарата и сделаны. И вовсе не для того, чтобы слышать лживые какие-то слова.

А.Р.: Две вещи в ваших фильмах всегда делали герои. А именно: пели и пили. В этом фильме они еще и курят, причем курение становится таким лейтмотивом и своего рода символом свободы от каких-то условностей повседневности. Это автобиографическое у вас?

О.И.: Я как-то болезненно отношусь к тому, что происходит истерия по поводу запрещения курения. Кто как хочет, так (пусть) и помирает. Когда вы в Америке приезжаете в какой-то город, например в Беркли, где написано NO Smoking. Это город, в котором у вас каждый может вырвать сигарету из зубов! Это производит страшное впечатление.

А.Р.: Отар Давидович, а не боялись ли Вы отдавать свою такую нежную, поэтическую, романтическую картину в Берлин, на Берлинале – фестиваль, который считается холодноватым, жестким, политическим?

О.И.: ...А пусть смотрят, пусть знают.

А.Р.: Ваш фильм, это своего рода объяснение в любви к Венеции, городу, в общем-то, умирающему, в котором становится все меньше живой жизни, все больше туристов. Городу, который год за годом погружается постепенно в море. Зная ваше мнение, прямо-таки скажем не очень оптимистическое мнение, о развитии европейского кинематографа, следует ли здесь усматривать какие-то параллели.

О.И.: Что там - тонем все потихонечку... Я думаю, что произошло разрушение мостов между поколениями, а когда мосты рухнули, то совсем не обязательно иметь Октябрьскую революцию или перестрелять всю интеллигенцию в России. Вдруг в Европе тоже появились такого же рода дикари, без тяги к расстрелу, без всякого ЧК, таким же образом параллельно все рухнуло.

А.Р.: Даже в традиционно культурной Франции?

О.И.: А кто Вам сказал, что она культурная? Такая же дикая, как и все остальные.

А.Р.: Несмотря на дикость страны, в которой вы сейчас живете, вы как-то сказали, что Франция – это лучшая страна для кино. По-прежнему ли это так, и как вы относитесь к новой волне французского кино, скажем, к таким фильмам, как "Амели" или "Восемь женщин" Франсуа Озона, который также демонстрируется сейчас здесь на Берлинале?

О.И.: Да никак не отношусь. Это совсем не новое кино. Это совсем старое кино, бородатое даже, можно сказать, кино. В тридцатые, сороковые, пятидесятые годы это просто было бы смешно - существование такого безалаберного небрежного отношения к ремеслу.

А.Р.: В ретроспективе Берлинале демонстрируются ваши старые фильмы. Например, я с огромным удовольствием, после 15-летнего перерыва посмотрела "Листопад". Какими глазами вы смотрите на свои старые ленты?

О.И.: Ну, какой был, такой и был. Был немножко наивный, наверное, но ничего плохого в этом нет. Был такой молодой человек. А стал пожилой.