Судьба немецких военнопленных
Я продолжаю знакомить вас с новинками Московской международной книжной выставки–ярмарки, которая завершилась на прошлой неделе. На этом огромном книжном базаре меня, естественно, прежде всего интересовало то, что так или иначе связано с немцами, с Германией, с её историей и особенно – с общей историей Германии и России. Понятно, что больше всего я нашёл книг о Второй мировой войне. Меня смутило, правда (как смущает и все последние годы) обилие мемуаров гитлеровских генералов, книг о Гитлере, СС, абвере, асах люфтваффе, немецких подводных лодках и тому подобной «литературы», в определённой степени романтизирующей «третий рейх». Неужели такие книги, которые в самой Германии давно уже никто не читает, популярны в сегодняшней России? Судя по всему, да. Но анализ причин этой, на мой взгляд, извращённой популярности не входит в мою задачу. Обращусь лучше к одной более или менее приличной книге из этой «плеяды» выходящих в российских издательствах документальных, полу–документальных и псевдо–документальных немецких книг о войне. Речь идёт о двухтомнике Пауля Карреля «Восточный фронт» (издательство «ЭКСМО»). Немецкий оригинал, вышедший, кстати говоря, очень давно, известен под названием «План Барбаросса». Это – компиляция из множества письменных и устных рассказов солдат и офицеров вермахта, воевавших на Восточном фронте. Повествование начинается 22–го июня 41–го года, с нападения гитлеровской Германии на Советский Союз, и заканчивается в августе 44–го года, когда территория СССР была полностью освобождена. Автор достаточно благожелательной рецензии на книгу Карреля, появившейся в еженедельнике «Книжное обозрение», говорит об «окопной правде»: именно под таким ракурсом видели войну очевидцы, которым даёт слово автор. Только видели её, конечно, с другой стороны, с немецкой. Со своей стороны скажу, что в двухтомнике Карреля ничтожно мало той самой военной и державной апологетики «третьего рейха», которой, увы, так много в большинстве других переводимых сегодня с немецкого на русский книгах о Второй мировой войне.
Раз уж мы заговорили о войне, её последствиях и её изучении, то надо обязательно упомянуть изданную совместно Венским Институтом по изучению последствий войн и Российским государственным гуманитарным университетом книгу австрийца Стефана Карнера «Архипелаг ГУПВИ». Аббревиатура ГУПВИ расшифровывается как Главное управление по делам военнопленных и интернированных. Управление это структурно было частью НКВД и ведало во время войны и ещё более десяти лет после её окончания четырьмя тысячами лагерей, в которых содержались не только взятые в плен солдаты противника, но также интернированные иностранцы и принудительно репатриированные обратно на родину советские граждане. В картотеках ГУПВИ числилось, в общей сложности, четыре миллиона человек из более чем тридцати стран мира. Но больше всего было, конечно, немцев и австрийцев.
Почти два с половиной миллиона немцев и австрийцев – военнопленных, гражданских лиц, представителей немецких меньшинств из разных стран (так называемых «фольксдойче») – были взяты в плен или интернированы в Советский Союз с 1941–го по 1956–й годы. Они находились в лагерях, тюрьмах и так называемых рабочих батальонах, разбросанных по всей территории СССР, работали практически во всех отраслях экономики, восстанавливая то, что было разрушено во время войны, строя новые заводы, дороги, дома, добывая уголь и железную руду. Как пишет в своей книге «Архипелаг ГУПВИ» Стефан Карнер, на долю пленных приходилось около восьми процентов валовОго производства времён первой советской послевоенной пятилетки.
Их положение определялось не Женевской конвенцией о защите военнопленных, а особым постановлением Совнаркома. Конвенцию, принятую в 1929–м году, Советский Союз не подписал. Правда, какая–то «видимость законности», как пишет в своей книге Карнер, соблюдалась и на территории «архипелага ГУПВИ». Так, например, офицеры, как того требовала Женевская конвенция о защите военнопленных, содержались отдельно, и на работу их выводили только тогда, когда они сами изъявляли такое желание. Было разрешено носить форменную одежду и знаки различия. Но Международный Крест не мог посещать советские лагеря, в которых находились пленные, и Советский Союз не посылал в Женеву обязательных поименных списков военнопленных (поэтому их близкие порою вплоть до середины пятидесятых годов ничего не знали об их судьбе и думали, что они погибли).
Постановление Совнаркома «Об утверждении положения о военнопленных» вышло всего через девять дней после нападения Гитлера на Советский Союз. «Если учесть необходимое на подготовку такого документа время, то, как замечает Стефан Карнер, «кажется невероятным», что это положение о военнопленных было непосредственно связано с началом войны. Оно могло быть, скорее, частью военных приготовлений к нападению Советского Союза на «третий рейх». То есть, по мнению автора книги, дата принятия положения о военнопленных – 1–ое июля 41–го года – подтверждает известный тезис Виктора Суворова о том, что Сталин готовился напасть на Германию, но Гитлер его опередил.
Однако это тоже не относится прямо к нашей теме. Итак, кто же подпадал под определение военнопленных в Советском Союзе и кто попадал в «архипелаг ГУПВИ»? Как мы уже сказали, вовсе не только солдаты и офицеры вермахта, частей СС или армий его союзников. И вовсе не только военные преступники. Когда в 1949–м году усилилось международное давление на Советский Союз и всё громче стали звучать требования освободить военнопленных и интернированных гражданских лиц, официальные представители СССР заявили, что таковых на советской территории не имеется, а если кто и сидит, то лишь военные преступники. А тем временем трибуналы и тройки «особых совещаний» по конвейеру штамповали соответствующие приговоры десяткам тысяч пленных: осуждён за военные преступления на 25 лет заключения, осуждён за военные преступления на 25 лет заключения, осуждён... В книге Стефана Карнера приводится множество конкретных примеров. Вот только один. Альфред Скорцени был арестован, осуждён и посажен в лагерь только за то, что он являлся родным братом знаменитого эсэсовского головореза Отто Скорцени. Лишь в 55–ом году Альфреда Скорцени освободили и реабилитировали.
Но он хоть выжил. А сколько пленных и интернированных погибло! Смертность среди немцев в первые дни и недели после того, как они попадали в плен, была так высока, что Наркомат обороны и НКВД несколько раз в военные годы издавали специальные постановления и приказы об улучшении их положения. В декабре 42–го года в совершенно секретном донесении на имя Берии его заместитель Серов докладывал:
«При взятии в плен наши части гонят военнопленных пешком по 200–300 километров. При этом их снабжение не организовано, и зачастую по двое–трое суток в пути военнопленных не кормят... Вагоны для отправки военнопленных подают, не оборудованные нарами и печками, и в каждый вагон грузят по 50–60 человек».
Однако, как показывают документы, даже вмешательство Берии ситуацию кардинально не изменило. В книге «Архипелаг ГУПВИ» приведена факсимильная копия телеграммы начальника одного из лагерей (саратовского) в Управление делами военнопленных. Из неё следует, что за два весенних месяца 43–го года только в одном этом лагере из восьмидесяти тысяч человек умерло более шести тысяч. Причём огромное большинство – свыше четырёх тысяч – от истощения.
Хочу сразу оговориться: Стефан Карнер несколько раз подчёркивает в своей книге, что советским военнопленным в нацистских лагерях приходилось ещё тяжелее. Но, согласитесь, – это не может оправдать того, что творилось в «архипелаге ГУПВИ». Как–то странно было бы равняться на бесчеловечную практику «третьего рейха». Но продолжим рассказ о книге Стефана Карнера.
Чем дольше продолжалась война и чем больше побед одерживала Красная армия, тем более разрастался «архипелаг ГУПВИ». Если в конце 43–го года на территории СССР было около пятидесяти крупных лагерей для военнопленных, то в конце 44–го года их насчитывалось уже более полутора сотен. Эти лагеря раскинулись по всей стране: от прифронтовых районов до Сахалина и Золотых приисков Якутии. Первые такие лагеря устраивались большей частью в бывших монастырях и там, где уже существовали отдельные лагпункты НКВД. Стефан Карнер называет Осташковский лагерь на озере Селигер (здесь содержалось около десяти тысяч пленных), Козельский (к югу от Москвы), Старобельский (к северу от Ворошиловграда) и другие. Позже военнопленным приходилось самим строить себе лагеря в тяжёлых условиях – в болотах, на вечной мерзлоте... Так же тяжело приходилось и работать – правда, почти исключительно лишь солдатам и унтер–офицерам. Что касается среднего и высшего офицерского состава, то у них было достаточно свободного времени. Кто–то даже учил в лагере русский язык.
Правда, как пишет Стефан Карнер, лагерное начальство не всегда относилось к этому одобрительно, потому что знание языка могло облегчить военнопленным побег. Впрочем, бежали немцы и австрийцы очень редко. Скажем, за весь первый квартал 44–го года из всех лагерей военнопленных на территории Советского Союза бежали всего 26 человек. Всех их, кстати, поймали (этим занимались специальные «роты поиска», входившие в структуру охраны).
Но всё же главные трудности в изучении русского языка были связаны не с насторожённостью лагерной администрации. Вместо бумаги приходилось порою использовать деревянные дощечки, специальных учебников, грамматических пособий не существовало, и часто пленным самим приходилось «выводить» правила русского языка из разговоров с местными жителями.
Ещё реже занимались военнопленные самообразованием – разве что в лагерях для офицеров, потому что там у заключённых свободного времени было больше. Но всё же лекции и доклады по различным отраслям знаний пользовались популярностью – особенно те, на которых шла речь о конкретных профессиях. Молодые военнопленные получали, таким образом, информацию, которая помогала им в выборе будущей профессиональной деятельности. Но вчерашние солдаты и офицеры интересовались также и «чистой» наукой. Скажем, Конрад Лоренц – будущий лауреат Нобелевской премии – читал в лагере доклады о теории поведения.
О Лоренце стоит рассказать особо. Он родился в Вене, ещё в детстве заинтересовался особенностями поведения животных. Однако родители настояли на том, чтобы он изучал медицину. Впрочем, врачом Лоренц никогда не работал. Он занимался исследованиями в области этологии – науки о поведении животных в естественных условиях и работал перед войной на кафедре психологии Кёнигсберского университета. Был мобилизован в вермахт и послан на Восточный фронт в качестве военврача. В 1944–м году Лоренц попал в плен под Витебском и долгое время работал в лагерном госпитале. Давно окончилась война, а он всё ещё находился в СССР. Родственники и друзья считали, что он погиб. Лишь в 48–м году Конрад Лоренц был репатриирован на родину, в Австрию. Продолжал занятия этологией, и в 1973–м году разделил вместе с двумя другими учёными Нобелевскую премию по физиологии и медицине – за открытия в той самой области науки, с которой когда–то знакомил своих товарищей по советскому плену.
Лагерь, в котором сидел Лоренц, находился в Ереване. Около двух тысяч немецких и австрийских военнопленных работали здесь на строительстве алюминиевого завода (он существует и поныне).
На советских стройках и предприятиях энергетической промышленности было занято (судя по статистике, которую приводит в своей книге Стефан Карнер) больше половины всех военнопленных – то есть почти миллион человек. Они восстанавливали промышленные предприятия, возводили гидроэлектростанции и другие крупные объекты, рыли каналы, строили жильё. К числу крупнейших строек, на которых были заняты пленные немцы, относятся Куйбышевская и Каховская ГЭС, Владимирский тракторный завод, Челябинский металлургический комбинат, трубопрокатные заводы в Азербайджане и Свердловской области. Немцы восстанавливали и расширяли шахты Донбасса, заводы «Запорожсталь» и «Азовсталь», теплотрассы, газопроводы, автостраду Москва–Минск, Каракумский канал, московский стадион «Динамо», здание Курчатовского института, где создавалась советская атомная бомба... Между прочим, некоторые из немецких военнопленных непосредственно участвовали в её создании. Мы уже как–то рассказывали в одной из передач «Читального зала» о немецких учёных, инженерах, техниках, конструкторах – физиках–ядерщиках, ракетчиках, специалистах в области вооружений, – которые работали в так называемых «шарашках» – научно–исследовательских институтах и конструкторских бюро для заключённых. Достаточно сказать, что первая советская баллистическая ракета была модификацией нацистской «Фау–2». В 46–ом году до 17 процентов пленных немцев были заняты в СССР в области вооружений. Даже лес валило меньше народу.
Но лес, конечно, пленные валили тоже. Некоторые – вплоть до 55–го года. Это несмотря на то, что конференция министров иностранных дел, проходившая, между прочим, в Москве, уже в апреле 47–го года урегулировала освобождение немецких военнопленных. Но, как мы уже говорили в начале передачи, после этого в советских лагерях пленным начали в срочном порядке штамповать приговоры за якобы совершённые ими военные преступления. В огромном большинстве случаев можно смело говорить «якобы совершённые», потому что если бы такие преступления действительно совершались, за них судили бы не в 49–м году, а в 45–м или раньше.
В общем, лишь после приезда западногерманского канцлера Конрада Аденауэра в Москву, в результате его трудных переговоров с Хрущёвым и давления Запада последние пленные немцы вернулись домой – спустя десять лет после окончания войны. В общей сложности, из Советского Союза было репатриировано немногим менее двух миллионов немцев – из почти двух с половиной миллионов пленных и интернированных.
Мы познакомили вас с книгой австрийского исследователя Стефана Карнера «Архипелаг ГУПВИ», изданную совместно Венским Институтом по изучению последствий войн и Российским государственным гуманитарным университетом.