"Тихий ангел"

Кажется, что собравшиеся готовы ещё очень долго хлопать в ладоши, глядя, как хрупкая пожилая женщина наклоняет в знак благодарности голову, неловко опершись о крышку рояля, как будто от инструмента она подсознательно ожидает защиты и поддержки, - так ребёнок держит за руку отца, зная, что так с ним ничего не случится. Светло-серое, под цвет волос, трикотажное платье под горло, единственное украшение – строгая овальная брошь из перламутра. Длинные седые волосы уложены на прямой пробор и собраны в строгий пучок на затылке. Женщину зовут Эрна Гольмер. Она работает учительницей музыки в женских пенитенциарных учреждениях города Берлина. Вот уже 60 лет.
У микрофона Анастасия Рахманова.
Здравствуйте, друзья!

Наконец хлопки стихают, и Эрна Гольмер с явным облегчением возвращается к роялю. Неуверенность и неловкость тут же исчезают – она в своём мире. Мире совсем ином, чем тот, в котором обитают её слушательницы. В зале – примерно пятьдесят женщин. Большинству из них нет тридцати. Почти все одеты в тренировочные костюмы, на ногах – кроссовки на каблуках. Многие сильно накрашены. В тюрьму они попали по разным причинам. Большинство – по обвинениям в воровстве, мошенничестве, укрывательстве краденного. Но есть и другие обвинения: причастность к бандитским группировкам, детоубийство.

Воскресный концерт в тюрьме берлинского района Лихтенберг. Такой концерт Эрна Гольмер играет каждое воскресенье, после службы. Из недели в неделю, из года в год. Брамс, Бетховен, Моцарт – непривычные звуки для тюрьмы, где из камер в течение недели доносятся преимущественного хард-роковые гитарные аккорды или агрессивные речитативы рэппера Эминема. Удивительно и то, как дисциплинированно слушают игру госпожи Гольмер. Кажется, их взгляды прикованы к роялю. Впрочем, быть может, не столько к роялю, сколько в стоящему сзади него столу с пирогами.

О-тон муж.

- Она живёт ради музыки. И свою выгоду она видит в том, что она имеет возможность жить ради музыки и музыкой. Она видит свою задачу в том, чтобы передавать своё чувство музыки дальше, другим, тем, чья жизнь не переполнена радостями. Ради этого она живёт, и именно помогает ей оставаться молодой…

Эрне Гольмер 85 лет. Впрочем, её возраст заметен только когда она куда-то идёт, наклоняясь вперёд и тяжело переставляя ноги – "Остеопороз, - признаётся госпожа Гольмер. – Старость поймала меня за ноги". Впрочем, пока её руки не тронуты болезнями, она не видит причины жаловаться на жизнь.

Четыре раза в неделю Эрна Гольмер садится на метро и отправляется на работу – в одну из четырёх берлинских женских тюрем: в Моабите, Лихтенберге….

Первый урок начинается в четыре часа. К восьми занятия заканчиваются. Кроме того, по воскресеньям Эрна Гольмер играет на органе в тюремной церкви, а затем – исполняет свой традиционный концерт. Для Матиаса Блюме, как и для других директоров берлинских тюрем, Эрна Гольмер – не просто желанный гость. Она – институция, символ какой-то высшей правильности, стоящей над действующими нормативными актами и распоряжениями тюремного управления:

- Связь церковь-тюрьма и фрау Гольмер… Слава Богу, что она состоялась. Ведь всё могло быть и иначе: что бы мы все делали, если судьба распорядилась бы по-иному, и тогда, давным-давно, в 43-ем году, в тюрьме на Варнингштрассе не заболела бы органистка… Да она и сама не знала тогда, впервые стоя перед этой дверью, что это так определит всю её следующую жизнь…

- Да, это было тогда, в 43-ем году. Мне позвонили из тюрьмы с вопросом, не могла бы я заменить заболевшую органистку во время службы. Вообще-то я получила в музыкальном училище диплом не как органистка, а как пианистка. Но я много занималась на органе и порою играла в моей общине, в церкви Магдалененкирхе в районе Нойкёльн. И наш дьякон рекомендовал меня своему знакомому священнику, настоятелю тюремной церкви. Помню, когда он в первый раз позвонил мне, мне было немного не по себе: "Алло, это тюремный священник такой-то". Словом, сперва я заменила заболевшую органистку. Это было в мае 1943 года. Они были мной очень довольным, и этот священник, который тоже работал в разных тюрьмах, начал приглашать меня с собой. Потом я начала преподавать музыку, и занимаюсь этим до сих пор…

Так лаконично выглядит в рассказе Эрны Гольмер история прошедших шести десятилетий. Она родилась в 1918 году в Берлине. Росла без отца. Мечтала стать миссионером – но слабое здоровье не позволило ей отправиться в дальние страны. Собственной семьи у Эрны Гольмер нет и никогда не было – мужчины её поколения остались в безымянных солдатских могилах. В остальном события бурного и несчастливого века коснулись её весьма относительно.

В конце войны учениц было мало, а улицы были завалены кирпичами от рухнувших домов. Потом тюрьмы оказались напротив, переполнены – проститутки, торговки чёрного рынка и сутенёрши сменялись в калейдоскопом, не прощаясь с Эрной Гольмер надолго, покидая тюрьму. Некоторые становились её ученицами по три-четыре раза, а одна даже настолько усовершенствовала свои музыкальные навыки, что некоторое время выступала в музыкальном ревю одного из многочисленных кабаре. Строительство берлинской стены имело для Эрны Гольмер то последствие, что учительницу начали задерживать по пути в одну из "её" тюрем на территории восточного Берлина. Она терпеливо объясняла пограничникам, кто она такая и куда едет, и её пропускали – до последнего, даже тогда, когда уже действовала жесткая пропускная система. Потом, правда, пускать перестали – она смирилась с этим обстоятельством, как в своё время пришлось смириться с тем, что у её родной Магдаленен-кирхе союзники отбомбили заалтарный предел, и таинство литургии приходилось совершать практически в центре храма. Что поделать. Потом стена рухнула, и Эрна Гольмер возобновила свои поездки в восточно-берлинскую тюрьму, где её ещё помнили не только стены, но и старожилы-охранники. Исчезновение железного занавеса и новая европейская открытость также сказались на характере работы Эрны Гольмер: в тюрьмах появилась масса бывших жительниц восточной Европы, где музыкальное образование находится на куда более высоком уровне, нежели в Германии, по крайней мере, в низших слоях общества, из которых в основном происходили ученицы Эрны Гольмер. Некоторое время в одной из тюрем под руководством госпожи Гольмер существовал настоящий камерный оркестр, а одна особо талантливая ученица по имени Елена даже выступала с гастролями в других тюрьмах с вокальной программой песен Шуберта.

Единственный этап карьеры, о котором Эрна Гольмер вспоминает с некоторым неудовольствием, это середина и конец семидесятых, когда в тюрьмах появилось несколько десятков, как она их называет, "террористок" – участниц "фракции красной армии" и других лево-радикальных объединений, считавших терроризм подходящим оружием для осуществления идеи перманентной революции. Озлобленные, умные и отчаянные, "эти дамы" использовали любую возможность для того, чтобы выразить своё отношению к существующему общественному строю, - нечаянной частью которого для них оказалась и Эрна Гольмер. В частности, они использовали для акций протеста занятия хора – обстановка в обществе была напряжённая, и тюремное руководство сочло за благо запретить коллективные музыкальные занятия. Хор был любимым детищем Эрны Гольмер, по интонациям в её голосе слышно, как болезненно было для неё это закрытие.

Впрочем, ко всем своим ученицам, как агрессивным, так и покладистым, как к талантливым, так и к бездарным, как к имеющим музыкальное образование, так и к не знающим азов нотной грамоты, Эрна Гольмер относится с равной благожелательно-нейтральной симпатией. Да, порою с некоторыми её начинают связывать отношения чуть более тёплые. Да, у неё дома, в её маленькой квартире рядом с Магдалененкирхе в Нойкёльне, порою собираются некоторые из них – те, что были её ученицами десять, двадцать, тридцать лет назад. Но это – её личное дело, и ей не очень хочется говорить об этом с журналистами. Она преподаватель музыки, и всё. Она никогда не ведёт задушевных разговоров. Она вообще не разговаривает со своими ученицами ни о чём, что не имеет непосредственного отношения к занятию. И она никогда не спрашивает, что такое они натворили на свободе:

- Для меня лучше всего вовсе этого не знать. И вообще, я знаю о своих ученицах очень мало. И мне так гораздо легче, чем если бы я знала о каждой из них всю подноготную, да и им так легче…

"Типичная училка", - можно было бы сказать про Эрну Гольмер. Если бы не эта улыбка и не теплота в голосе, просыпающаяся, когда она начинает говорить о музыке:

- Я училась в консерватории имени Штерна. По крайней мере, так она ещё называлась, когда я в неё поступила, это было в 1936 году. Потом её переименовали. Моим преподавателем был профессор Ребольд, прекрасный музыкант. И очень взыскательный. Мы всё должны были играть наизусть: ре-минор фортепианный концерт Моцарта, соль-мажор Бетховена, ля-минор Шумана…ре-минор Брамса, да, и конечно ля-мажор Листа… Очень строгий преподаватель, но очень, очень хороший. В 21 год я сдала выпускной экзамен – как написал в моём аттестате профессор Ребольд, "на уровне, приближенному к совершенству…"

"Уровень, приближенный к совершенству" аттестовал Эрне Гольмер профессор консерватории имени Штерна – переименованной в 1939-ом году в "городскую консерваторию". Мировая гармония уже явно разъезжалась по швам. Но Эрна Гольмер была погружена в иные гармонии – она играла на фортепиано, играла Баха и Бетховена, Моцарта и Брамса, Листа и Шуберта. Они были и остаются по сей день её миром. Ничего современного и атонального Эрна Гольмер не жалует. Примерно на Дебюсси музыкальное развитие для неё кончается. В тот же мир она приглашает и своих учениц.

Рита попала в тюрьму всего неделю назад, но там, на свободе, она уже много слышала об Эрне Гольмер, поэтому, едва получив постельное бельё, тут же записалась на урок музыки. Благо, платить за него ничего не надо – свою скромную зарплату госпожа Гольмер получает от тюремного управления.

Занятие длится двадцать минут. Таким образом, за один "приход" Эрна Гольмер успевает преподать урок двенадцати ученицам. Занятия открытые: те, кто ещё не решился ходить на урок, могут сидеть и слушать. Рядом со старым роялем на табуретке стоит старая кожаная сумка госпожи Гольмер. В ней – старые, но аккуратные нотные тетради и конфеты, карамельки в пёстрых обёртках - по одной для каждой ученицы. За последние шестьдесят лет – примерно 64 тысячи конфет. Больше тонны.

Рита приходит на занятие уже в третий раз. Но только сейчас она заметила небольшую фотографию в рамке, стоящую на рояле. На фотографии – Эрна Гольмер и президент Германии Рихард фон Вайцзекер. В 93-ем году, к своему 50-летнему юбилею, Эрна Гольмер получила из рук главы страны Крест за заслуги. На соискание высшей государственной награды страны Эрну Гольмер – без её ведома - выдвинуло управление тюрем Берлина и земли Бранденбург. Это был своего рода кульминационный момент её жизни – впрочем, не предполагающей кульминаций, а протекающей в труде изо дня в день.

Этому спокойствию, терпению и дисциплине учит Эрна Гольмер и своих учениц.

Для большинства из них она – существо из совершенно иного мира, но именно поэтому ей удаётся настраивать их на совершенно иной модус поведения. С госпожой Гольмер они не могут вести себя, как со всеми остальными. Не могут скандалить, устраивать истерик. Эрна Гольмер никогда не ругает за несделанный урок, но её молчаливое неодобрение действует сильнее любых укоров. Она действует на заключённых эффективнее любого антидепрессанта, констатирует Матиас Блюме, директор тюрьмы:

- Я могу сказать, что даже на женщин, которые находятся в состоянии полной безысходности, госпожа Гольмер действует как валерианов корень. К ней приходят даже те, кто вообще ни с кем не разговаривает. Это сочетание железной дисциплины и сдержанной сердечности я считают просто феноменальным. Если какая-то из её учениц не приходит, она идёт за ней в камеру. И даже если женщина говорит, "мне совсем плохо, я не могу даже пошевелиться", госпожа Гольмер отвечает: "Ничего. Тогда я поиграю для тебя. Пойдём…"

Воскресный концерт подходит к концу. Музыка затихает, Эрна Гольмер встаёт из-за рояля – освобождая слушательницам путь к сладкому. Слушательницы устремляются к стоящему позади рояля буфету с пирогами. С тяжело гружёными тарелками, на которые виртуозно уложены по пять, шесть кусков яблочного, творожного, шоколадного пирога, женщины выходят в коридор, садятся на корточки, курят, пьют кофе, громко смеются и разговаривают. Эрна Гольмер в одиночестве пакует в углу ноты в свою потёртую кожаную сумку. Ей нечего добавить. Она уже всё сказала. С помощью музыки. Кажется, она признательна, что её больше не замечают. Тихо и незаметно она проскальзывает среди женщин и исчезает за тяжёлой железной дверью.