Хельмут Риллинг и его Gesprächskonzert

Бывали ли вы когда-нибудь на концерте-лекции? Или, лучше сказать, на концерте-беседе? Эта форма презентации музыки должна быть знакома россиянам, ее практикуют как дома культуры, так и филармонические залы, в частности, на представлениях для детей. Согласитесь, в таком концерте важную роль играет личность ведущего. Если он – лектор-зануда, пускай и семи (музыковедческих) пядей во лбу, то его сухая интонация навевает зевоту. Если текст, написанный все тем же музыковедом, читает приглашенный ведущий, профессионально и с артистизмом – уже не так скучно. Но куда лучше, когда концерт-беседу проводит сам исполнитель, к примеру - дирижер. Ведь авторитетнее человека ни для музыкантов, ни для публики не придумаешь. Обычно мы наблюдаем за священнодейством дирижера со спины, и, видя, как он уверенно и порой даже жестко руководит своими подопечными, начинаем его немного побаиваться. И вдруг маэстро откладывает дирижерскую палочку и поворачивается к залу – это производит эффект. Что же он скажет? Ведь его первоочередная задача – исполнить все, что написал композитор в нотах, чтобы нам стал ясен замысел автора. Это, конечно, так. Но если только вдуматься, сколько музыки прослушал и исполнил этот человек за свою жизнь, сколько прочитал самого разного рода книг, становится очевидным, что его восприятие этой музыки намного богаче и глубже, чем наше. Он в состоянии слышать то, чего мы, дилетанты, можем и не расслышать. На то он и есть профессионал. И если он обратится не только к нашим чувствам, но и к нашему разуму и возьмется рассказать нам, почему то или иное соло композитор отдал гобою, или почему после печального минора произведение заканчивается вдруг в мажоре, - не зазвучит ли, казалось бы, хорошо знакомая музыка совсем по-иному?

Сегодня мы познакомим вас с необычной формой концерта – Gesprächskonzert, которую придумал и практикует маэстро Хельмут Риллинг – основатель и руководителя Баховской Академии в Штуттгарте. Мы побываем также на одном из его концертов, где он, по обычаю, садится лицом к публике на высокий стул, установленный на дирижерском подиуме перед оркестром, поправляет микрофон и открывает концерт вот таким приветствием:

- Уважаемые дамы и господа, мы желаем вам приятно провести вечер и очень рады, что вы пришли на этот концерт. Говоря «мы», я имею в виду наших солистов, хор и оркестр...

Обстановку на таком концерте можно было бы называть домашней, если бы не масштабы: Хельмут Риллнг собирает самые большие залы.

- Мне очень важно, чтобы слушатели чувствовали себя вовлеченными в концерт. Чтобы не существовало никакой дистанции между теми, кто сидит на сцене и теми, кто сидит в зале. Все мы равны: мы вместе интересуемся музыкой и хотим узнать, что хотел сказать композитор. Иначе музыканты не занимались бы этим делом, а слушатели не пришли бы на концерт.

С хором и оркестром Баховской академии Хельмут Риллинг объездил многие страны: Грецию и Испанию, Соединенные Штаты и Канаду, Венесуэлу и Аргентину. Неоднократно бывал ансамбль и в России. И везде, где бы Риллинг не проводил свои концерты-беседы, на сцене непременно присутствует полный состав исполнителей, а ведь их может быть до двухсот человек. Насколько оправданы такие затраты?

- Разумеется, можно было бы подготовить доклад про то или иное произведение и, может быть, даже дать в качестве примеров записи с магнитофона. Но на слушателей это произвело бы совсем иное воздействие, нежели «живой» концерт, когда у них есть возможность видеть не только где сидят те или иные оркестранты или располагаются хоровые партии, но и то, КАК они исполняют эту музыку. Тогда музыкальные примеры становятся живыми, что не идет ни в какое сравнение с примерами с магнитофонной ленты.

Маэстро Риллинг сам изобрел, если можно так выразиться, именно такую форму концерта-беседы. Как правило, он делится на две части: в первой Риллинг перемежает свой рассказ музыкальными примерами, а во второй – ещё раз проигрывает произведение целиком, так чтобы у слушателя все же создалось целостное представление. Если же рассматривается крупное произведение, как, скажем, месса или реквием, то ему посвящается два вечера. Что еще заметно отличает Риллинга от других «лекторов», на концертах-беседах которых мне выпало побывать, это тексты. Во-первых, они - небольшие по объему, во-вторых, Риллинг использует яркий, образный, почти плакатный язык. Его речь, с одной стороны, эмоциональна - он будто вновь и вновь проживает то, о чем рассказывает. С другой – он ни в коем случае не навязывает свою точку зрения. Зачастую он сам задает себе вопрос – и пытается найти на него ответ.

Особую доверительность и непринужденность рассказу Риллинга придает и то, что он не зачитывает свой текст, а говорит, будто сочиняя на ходу. Поразительно и то, как он помнит наизусть все музыкальные примеры, а их может быть в таком концерте более двадцати.

- За этим стоит много работы. Многие думают, что если я делаю это так свободно, то все происходит спонтанно. Это не так. Надо очень хорошо продумать, что сказать, какие примеры выбрать.

Кстати, что касается лексикона, то Риллинг рассчитывает на то, что публике знакомы итальянские обозначения темпов, тональности, размер. То есть, он сразу устанавливает планку весьма высоко – это не развлечение для ленивого слушателя, а побуждение к активному раздумию о музыке, возможно, к самостоятельному её изучению.
Своим долгом маэстро считает также упоминать инструментовку, демонстрируя тем самым, что композитор выбрал в этом месте тот или иной инструмент не случайно.

- Цель и смысл Gesprächskonzert’a, концерта-беседы, – сказать и передать слушателям больше, чем это возможно просто при исполнении музыкального произведения. Мы как будто бы заглядываем чрез плечо пишущему композитору и спрашиваем его: почему ты делаешь это именно так, какая идея кроется за этими нотными знаками? Сам вопрос – почему тот или иной композитор сочинял так и не по-другому – кажется мне чрезвычайно увлекательным.

Так, балансируя между профессионализмом и популизмом, Риллинг доводит свои мысли до слушателей.

- Для разбора каждого произведения мы берем различные аспекты. С одной стороны, всегда нужно спрашивать о том, что этот композитор привнес нового, что характерно для его языка. С другой стороны, любой композитор – продолжатель какой-то традиции, а значит – его надо рассматривать не как отдельную фигуру, а в контексте той эпохи, той музыки, на которой он был воспитан. К примеру, Бетховен, конечно, слушал музыку Гайдна, Моцарта, а также знал Баха и барочную музыку. Кроме того, он слышал французские и итальянские оперы. И все эти традиции сыграли свою роль в формировании бетховенского музыкального языка. Распознать их влияние можно и в разных фрагментах его музыки. Искать эти ниточки – я считаю очень интересным занятием. Во время такого концерта я могу, к примеру, сказать: «Этот фрагмент напоминает нам зингшпиль, и Бетховен звучит почти как Моцарт».

Идея проводить подобные концерты-беседы возникла у Хельмута Риллинга, как ни странно, в тот момент, когда ему однажды пришлось исполнять музыку современного автора.

- Это было давно, лет 30 назад. Я подумал тогда: если мы как просто «отыграем» это произведение, без каких бы то ни было пояснений, то оно пройдет мимо слушателей, они этого попросту не поймут. И я решил сперва объяснить слушателем, какова его концепция, суть, какие приемы применены в нем и так далее. Тогда это очень помогло, и с тех пор мы практикуем эту форму концерта. Я очень много провожу подобных концертов с музыкой Баха, как в Германии, так и за рубежом.

Идею концерта-беседы, по признанию Хельмута Рилллинга, не все и не везде поначалу воспринимали на ура. Но дирижер сегодня, как и тридцать лет назад, убежден в пользе подобных концертов.

- Кончено, в тех аудиториях, городах, где прежде ничего подобного не проходило, присутствует известный скепсис. Я помню, в одной венской газете журналистка вопрошала: «Зачем все это нужно? Ведь пропадает все волшебство и очарование музыки, ее таинственность, ее непредсказуемость». Да, возможно. Во время такого концерта при прослушивании больше работает интеллект, а не только чувства, по принципу: «мне нравится, но я не знаю почему». Я считаю, что современный слушатель не должен отключать своё сознание во время концерта и отдаваться только на волю эмоций. Он должен всем своим существом – и чувствами, и интеллектом переживать музыку. Я считаю, это намного важнее, и намного естественнее.

Наблюдая за тем, как оформляет Риллинг свои концерты-беседы, мне показалось, что он приближается к автору музыкальной радиопередачи, который подбирает интересные музыкальные фрагменты и связывает их текстовыми переходами, так чтобы слушатель мог и музыку послушать, и интересную информацию почерпнуть. На моё робко высказанное предположение маэстро отреагировал так:

- Да, но автору радиопередачи вряд ли удастся сделать это так, как мне. Откуда же он возьмет такие коротенькие примеры - по два-пять тактов, которые подтверждают то, что он сказал? Он может только целиком проигрывать все произведение. В моем же распоряжении и хор, и оркестр, и солисты.

Да, таким богатством я, конечно, не располагаю. Но, возможно этой передачей мы подтолкнули кого-нибудь к мысли перенять этот опыт, как его переняли уже многие музыканты в Германии.