Хроника Центральной Азии / 5.12.2005

Внутренний курс, который проводит нынешний лидер Туркменистана Сапармурат Ниязов, имеет выраженную националистическую тенденцию. Что скрывается за такой дипломатической формулировкой? Как уже многократно отмечали и правозащитные организации, и обозреватели, специализирующиеся на положении в Туркменистане, речь идет о систематической дискриминации национальных меньшинств в республике. В чем это выражается?

Сегодня в нашей программе – интервью не с экспертами, не с чиновниками, не с высокопоставленными источниками. Эта передача не претендует на обобщение. Зато ее участники - это жители Ашхабада, знающие не понаслышке о положении национальных меньшинств в стране. В первую очередь, речь идет о русскоязычном населении.

При этом наши собеседницы, которые согласились ответить на наши вопросы по телефону, являются в определенном смысле независимыми наблюдателями, поскольку сами к категории национальных меньшинств не относятся, а русский язык стал для них вторым родным языком в прежние, еще советские времена.

Наша первая собеседница, Лейла работала воспитательницей в детском саду в Ашхабаде.

ЛЛ: Русскоязычным очень тяжело. В основном те, кто были материально обеспечены и имели родственников в России, уже выехали в Россию. Остались беспомощные, старые люди. Они пока бедствуют. Русские школы почти все закрыты – оставили один-два класса, где преподается русский, но все равно дети должны разговаривать на туркменском. Положение, можно сказать, катастрофическое. Дети знаний не получают, их только на хлопок отправляют. Русских преподавателей нет, в основном все – туркмены. Детей в школах бьют. В школах очень тяжелая обстановка. И квартиры отбирают, приватизированное жилье. Это у русских называется беспредел. Я знаю, русские, когда уезжают, едут на заработки, или учиться, то оставляют приватизированные квартиры. Тут видят, что квартиры пустые, и заселяют своих туркмен. Домоуправление договаривается с хякимликом, берут за это хорошие деньги и заселяют. А человек, когда приезжает, остается на улице. Таких очень много у нас. Говорится, что у человека собственность неприкосновенна, так и то отнимают. А о государственных квартирах и комментировать излишне.

А как дело обстоит с устройством на работу?

ЛЛ: Не берут. Или надо дать взятку 200-300 долларов. Но ты 300 долларов дашь, месяц проработаешь, и тебя сократят. Люди этого боятся. В первое время люди продавали квартиры, чтобы устроиться на работу, но сейчас боятся – месяц проработаешь, но деньги, которые отдала, не оправдаешь. У кого есть возможность, идут на базаре работать, а у кого нет, те выносят из дома, что есть, и продают. И таких я знала.

Вторая собеседница, Гуля, также педагог. Она рассказывает о том, что националистический курс был взят Туркменбаши не сегодня, а уже в 90-е годы.

ГГ: Работала в дошкольном учреждении 15 лет. Наш детский сад раньше был с русским уклоном. Ходили русскоязычные дети разных национальностей, но нас посещали и туркменские дети, которые владели русским языком. Затем полностью сад закрыли, а потом сад стал только на туркменском языке. В мою группу приходили дети, чьи родители просили разговаривать с ними на русском, чтобы дети все же знали русский язык. Я общалась с детьми на русском языке, но у меня в связи с этим были неприятности. Мне в лицо говорили: ты должна забыть русский язык. Это было в начале 95-го года и по сей день так и есть. От нас требовали ходить в детский сад в зеленых туркменских национальных платьях, в том числе, и русских женщин.

Гуля, а каково сейчас положение национальных меньшинств? Я имею в виду не только русскоязычное население, а более широкую категорию жителей республики.

ГГ: Очень много страдает. Всех, полностью сократили. Даже тех, кто у нас по 20 лет работал. До пенсии не дали доработать. Это были татары, узбеки. У меня очень много соседей, я знаю, что с ними произошло.

Как говорит Гуля, неравноправие проявляется в такой важной сфере, как медицинское обслуживание, которое и так находится в катастрофическом состоянии. Ситуация, когда пациента, которого привезли по скорой, в больнице могут просто оставить на улице, у дверей медучреждения, жителей республики уже не удивляет.

ГГ: Моя мама, старый человек, заболела, ее на скорой ночью отправили в больницу. Когда мы утром пришли, видим, она сидит на улице. Уже давно. Мы ее спросили: мама, почему ты не в палате? Она говорит: «Врач прямо в палате меня поднял с кровати и выгнал на улицу. Сказал, что я денег не платила». Я попросила врача, сказала, что мои дети приедут сейчас и привезут деньги.

Но если больным туркменам еще могут помочь родственники, дать взятки врачам, чтобы те нашли койко-место, то, по словам обеих наших собеседниц, с так называемыми «инородцами» обычно и не разговаривают.