Чекисты пишут стихи

Сегодня я познакомлю вас с двумя книгами, которые только что вышли в Германии, но впервые были опубликованы уже давно: одна – в восьмидесятые годы в ГДР, а другая – вообще около шестидесяти лет назад. Тем не менее, обе являются библиографической редкостью для современного немецкого, да и российского читателя.

Первая называется «Книга жизни». Это воспоминания известного еврейского историка Семёна Дубнова, убитого в 41-м году в Рижском гетто. Дубнов, родившийся в городе Мстиславе Могилёвской губернии, впервые начал учить русский язык лишь в четырнадцать лет. До этого он получил традиционное для «черты оседлости» религиозное образование – в хедере и иешиве. Русский язык открыл для него, как и для многих евреев, насильственно запертых в черте оседлости, новые горизонты и новые возможности. Именно для русскоязычного читателя Дубнов позже писал главные свои книги: «Новейшую историю еврейского народа», «Всемирную историю еврейского народа», «Краткую энциклопедию евреев» и «Книгу жизни». Сейчас первые два тома этих мемуаров вышли по-немецки – в гёттингенском издательстве «Ванденхёк и Рупрехт». Мне хочется познакомить вас сегодня с некоторыми страницами дневниковых записей Семёна Дубнова, которые он – тогда профессор Петроградского университета – вёл после большевистского переворота («переворотом», а не «революцией» он сам называл события октября 17-го).

7-го января 1918-го года Семен Дубнов записал в своём дневнике:

«Кровь, голод, холод, тьма, - вот под каким знаком вступаем в новый год. Третьего дня улицы Петербурга обагрились кровью участников мирной манифестации в честь Учредительного собрания: их расстреливала армия большевиков. Единственное заседание Учредительного собрания прошло под штыками озверевшей солдатни: вчера уже депутатов не впускали в Таврический дворец, а сегодня вышел декрет Совета народных комиссаров о роспуске собрания».

И чуть позже:

«Подводить итоги? Итог жуткий: потопление революции в грязи низменных инстинктов масс. В 1905 году растоптали революцию крайние правые, а теперь крайние левые... Но нам (евреям) не забудут участия еврейских революционеров в терроре большевиков. Сподвижники Ленина: Троцкие, Зиновьевы, Урицкие и другие заслонят его самого… Позднее об этом будут говорить громко, и юдофобия во всех слоях русского общества глубоко укоренится... Не простят. Почва для антисемитизма готова».

Эта тема очень по понятным причинам очень тревожила Семёна Дубнова. Он возвращается к ней снова и снова в своих записях:

«10-ое мая. Открытая погромная агитация против евреев. Об этом говорят в очередях у лавок, на улицах и в трамваях. Народ, озлобленный большевистским режимом, валит всё на евреев…

Сегодня прочел описание резни в Новгород-Северске: вырезано около полусотни неповинных евреев… Красная армия с душою прежней «чёрной сотни» льёт нашу кровь, а скоро это повторится уже под открытым черносотенным флагом, по обвинению нас в большевизме и в погублении России. Мы гибнем от большевиков и погибнем за них».

Между тем, подчеркивает Дубнов, такие «царствующие», по его выражению, большевики, как Троцкий, Зиновьев, Володарский и тысячи «мелких» - евреи лишь по своему происхождению. На самом деле они предали свой народ, его историю, его культуру, его мораль. «Ренегатами еврейства» называет их философ. «У пролетариата нет отечества», - писал Карл Маркс. Отечества не было не у пролетариата, а у тех, кто называл себя его «авангардом», «ударной силой», «передовым отрядом» и, презрев традиции, отрекшись от отцов, «железной рукой» загонял человечество к счастью.

«7-ое июля. З5 лет я ежедневно проклинал царский деспотизм, теперь кляну его изнанку – диктатуру пролетариата. Это не идеал, а идол, вокруг которого пляшут дикари…

Жутко ходить теперь по Петербургу. Город вымирает. Огромные массы уехали. У новейших полицейских участков – «комиссариатов» - сотни несчастных в очереди, ждут хлебных карточек… Свобода осуществлена запрещением всех газет, кроме большевистских…»

Семён Дубнов сразу и однозначно не принял власть большевиков, - подчёркивает один из издателей его дневников:

«Весь опыт учёного, знание истории своего народа и редкая прозорливость позволили ему высказать убеждение в том, что общество, построенное на отрицании общедемократических принципов, неизбежно рано или поздно придёт к возрождению крайних форм национализма и к государственному антисемитизму».

Эмиграция известного своими либеральными и гуманистическими взглядами еврейского историка стала естественным следствием неприятия новой власти. Эмигрировав, он с 1922-го года жил в Германии, завершая здесь работу над главным трудом своей жизни – десятитомной историей еврейского народа. Именно здесь, в Германии, она впервые была опубликована – на немецком языке. Историко-философские взгляды Семёна Дубнова подверглись в эти годы значительной корректировке. Прежде он отрицательно отзывался как о полной ассимиляции евреев, так и о политическом сионизме, считая, что истинный путь возрождения народа – это создание национальной и культурной автономии. Но увидев, чем обернулись идеи автономии в России, и признавая успехи сионистов, организовавших переселение евреев в Палестину, Дубнов, как считает исследователь его жизни и творчества Кельнер, «начал склоняться к принятию концепции двух параллельных и равноценных путей развития мирового еврейства: в диаспоре и в государстве Израиль».

Когда к власти в Германии пришли национал-социалисты, Семёну Дубнову пришлось эмигрировать во второй раз. Он выбрал Латвию, где в 1940 году завершил и впервые издал свою «Книгу жизни». В Латвии он и похоронен – в братской могиле вместе с другими узниками рижского гетто, которых убили нацисты. Экспозиция маленького еврейского музея в пригороде Риги Маскавас (здесь во время гитлеровской оккупации было гетто) рассказывает об истории общины. Музей хранит память и о Семёне Дубнове, погибшем здесь в декабре 41-го года. Ну, а исследованием его творческого наследия занимается в Европе, прежде всего, Институт еврейской истории и культуры в Лейпциге, носящей имя Дубнова. Он и подготовил к изданию первые два тома его «Книги жизни», охватывающие период с 1860-го по 1922-ой годы, в прекрасном переводе на немецкий язык Веры Бышицкой и Барбары Конрад.

Самим перевести на немецкий язык нам придётся некоторые образцы художественного творчества, с которыми мы познакомим вас во второй части сегодняшней передаче. Я выражаюсь так витиевато и несколько иронично – «образцы художественного творчества», - не только потому, что речь идёт о стихах поэтов-любителей.

«Солдатские будни», «Колючая проволока», «Испытание на прочность», «Мы из дивизии Дзержинского», - так называются стихотворения, включенные в вышедшую только что необычную антологию. Их авторы – бойцы невидимого фронта из министерства госбезопасности ГДР («штази»). Все они в своё время посещали литературный кружок «штази», который назывался «Пишущие чекисты». В 84-ом году эти «пишущие чекисты» выпустили свой первый стихотворный сборник с незатейливым названием «Мы о себе». Выпустили, так сказать, для служебного пользования: в открытую продажу он не поступал. К 89-му они подготовили ещё три сборника, первый из которых предполагалось опубликовать в декабре. Но она так и не вышла: после того, как мирная революция в ГДР привела в ноябре 89-го к падению Берлинской Стены, чекистам стало не до литературы. Пришло время спасать собственную шкуру: граждане ГДР всё громче требовали распустить ненавистную тайную полицию и отдать под суд «бойцов невидимого фронта», которые воевали, в первую очередь, против своего собственного народа.

Сейчас Федеральное ведомство по изучению архивов министерства госбезопасности бывшей ГДР, уже опубликовавшее несколько лет назад репринт сборника «Мы о себе», познакомило журналистов и с до сих пор неопубликованными стихами «пишущих чекистов». Удивительно, да? Обычно в «ведомство Биртлер» (так оно называется по имени её директора, в прошлом - известной восточногерманской правозащитницы), обычно в ведомство Биртлер приходят люди, которые хотят познакомиться со своими досье, когда-то заведёнными на них «штази». Здесь каждый может узнать имя «своего» стукача (быть может, хорошего приятеля), который аккуратно писал доносы в МГБ. Здесь изучают методы работы тайной полиции, служившей вовсе не «отечеству», как любят говорить о себе пишущие и непишущие чекисты разных стран, а партийной верхушке. И вдруг – какие-то графоманские, ну, или скажем мягче, любительские стишки. Несерьёзно. Однако историки считают, что знакомство с этими творениями помогает проникнуть в психологию сотрудников «штази», понять, какими они видели себя сами.

Ну, разумеется, прежде всего, героями. В стихотворении «Колючая проволока» говорится (перевод с немецкого – почти дословный):

«Мы учимся в бою.
Не шутка это.
Ошибка может стать последней».
Ну, прямо сапёры!

В нашей фонотеке есть уникальная запись – запись песни о чекистах, спетой на немецком и на русском языках хором молодых сотрудников министерства госбезопасности ГДР. Там тоже идет речь об опасностях и суровых чекистских буднях.

Но мне лично, честно говоря, понравилось в сборнике гэбистской лирики другие стихотворения. Одно из них звучит в переводе с немецкого примерно так:

«Меч партии,
с коварного врага
ты беспощадно срываешь маску,
обнажаешь его руки душителя,
идёшь по следу предателя-ханжи.
Удары битвы не делают тебя тупее,
Ты остр всегда.
И всё сильнее и точнее
Твои внезапные удары».

Тут что ни метафора, то шедевр: меч срывает маску, идёт по следу, обнажает руки – не свои, а душителя.

Рядом со всей этой бойцовской брутальностью, с псевдо-сапёрным героизмом и ложной романтикой вдруг читаешь в сборнике «пишущих чекистов» сентиментальный-лирический стишок «Мой папочка»:

«Мой папочка – чекист,
и я не знаю точно, в чём его работа.
Но вот одно я знаю хорошо:
Почётна служба у него
И радостным приходит он домой,
Когда добьётся своего».

Аж мороз по коже пробирает! Представьте себе этого папочку, который добивается своего, допрашивая арестованного. Какими уж методами он «добивается своего», не знаю, но радость его не разделяю ни в каком случае.

Между прочим, стишками баловались не только восточногерманские чекисты. Их старшие братья из советского Комитета Государственной Безопасности тоже не чужды были литературной ниве. Зам. председателя КГБ Цвигун писал романы про войну и партизан, кое-кто чином пониже – детективные повести и рассказы, но многие уважали и рифму. Сам Юрий Владимирович Андропов их сочинял, значит и подчинённым не возбранялось. Не возбраняется, как видно, и сейчас. Год назад в России вышла книга «Разведка и контрразведка в истории Томска». Она была посвящена 400-летию этого сибирского города. В этот сборник, общую редакцию которого осуществлял, как и полагается в подобном ведомстве, начальник Управления ФСБ по Томской области, вошли статьи, очерки, интервью и стихи бойцов невидимого местного фронта. Я не буду их цитировать. Прочитаю вам лучше полностью стихотворение, посвящённое чекистам. Таких в советское время было написано очень много. Сейчас к этой «чекистиане» добавляются новые шедевры. Но всем им, на мой взгляд, далеко до стихотворения «Граница», написанного автором советского-российского гимна, орденоносцем и баснописцем Сергеем Михалковым. Слушайте и восхищайтесь:

В глухую ночь,
В холодный мрак
Посланцем белых банд
Переходил границу враг -
Шпион и диверсант.

Он полз ужом на животе,
Он раздвигал кусты,
Он шел на ощупь в темноте
И обошел посты.

По свежевыпавшей росе
Некошеной травой
Он вышел утром на шоссе
Тропинкой полевой.

И в тот же самый ранний час
Из ближнего села
Учиться в школу, в пятый класс,
Друзей ватага шла.

Шли десять мальчиков гуськом
По утренней росе,
И каждый был учеником
И ворошиловским стрелком,
И жили рядом все.

Они спешили на урок,
Но тут случилось так:
На перекрестке двух дорог
Им повстречался враг.

- Я сбился, кажется, с пути
И не туда свернул!-
Никто из наших десяти
И глазом не моргнул.

- Я вам дорогу покажу! -
Сказал тогда один.
Другой сказал:- Я провожу.
Пойдемте, гражданин.

Сидит начальник молодой,
Стоит в дверях конвой,
И человек стоит чужой -
Мы знаем, кто такой.

Есть в пограничной полосе
Неписаный закон:
Мы знаем все, мы знаем всех -
Кто я, кто ты, кто он.