03.03.2001 Об одной вазе и одной династии

Две фигурки кружатся, устремляясь друг за другом, вокруг ствола какого-то диковинного растения. Их руки почти соприкасаются, ещё один шаг - и модный кавалер в камзоле догонит свою очаровательную спутницу, несущую в подоле что-то вроде гирлянды из цветов – очевидно, собранных на ближайшем лугу Аркадии. Ну же, быстрее! Но нет: нарядным пастуху и пастушке никогда не удастся взглянуть друг другу в лицо, поскольку они – всего лишь фарфоровые фигурки, украшающие «пьедестал» фарфоровой вазы, фотографии которой нам прислала – с просьбой об аттрибутации - одна из наших слушательниц попросившая, однако, не называть её имени в эфире.

У микрофона Анастасия Рахманова.
Здравствуйте, друзья!

- Горка, Мейсен, 19-ый век. На происхождение указывают не только скрещённые синие мечи, нанесённые под глазурь на тыльной стороне подножия вазы, но и типичная мейсенская стилистика. Вещь очевидно оригинальная. Точно можно её датировать по вот этой фотографии нижней части вазы, так называемого «подиума»: типично мейсенский растительный орнамент – их было всего несколько, этот называется «бамбук». И в ствол этого «бамбука», начиная с 1888-го года, начали вписывать скрещённые голубые мечи – поскольку уже тогда было много подделок. С другой стороны, изображённый здесь стандарт «бамбукового орнамента» был утверждён в 1850-м году. То есть, датировка вазы – между 1850 и 1888 годом.

Моего милейшего эксперта, согласившегося по фотографии определить ценность хранящейся в семье нашей слушательницы фамильной реликвии, зовут Эберхард Шульц. Ему 38 лет, и он один из представителей немногочисленной профессии реставраторов и экспертов по фарфору.

- Состояние довольно плохое, ваза сильно повреждена: особенно пострадала, как мы видим, фигурка кавалера, части которой утрачены. Кроме того, на многих местах видны следы неумелой реставрации – пожелтевший клей и неровные «швы». Голова кавалера, как я вижу, посажена не совсем правильно, в целом его фигура слегка перекошена. В остальном – очень красивая вещь. Горки такого крупного размера встречаются нечасто. Восстановить её возможно, но потребуется много труда. Если бы реставрацией занимался я, то я оценил бы свою работу примерно в тысячу-полторы тысячи марок. Сама ваза в нынешнем состоянии стоит от 5 до 7 тысяч марок.

Так называемая горка – то есть, декоративная ваза, - использовалась, как пояснил Эберхард Шульц, для украшения большого помпезного стола во время семейных торжеств в зажиточном бюргерском доме. Ваза ставилась в центре стола и наполнялась либо гирляндами цветом, либо фруктами. В остальное время такие вазы стояли на буфете, где до них не могли добраться шаловливые дети и неловкие горничные. Порою горки использовались как благовонницы – они наполнялись ароматизированными искусственными цветами и ставились на «чистой половине» дома, дабы изгонять оттуда неприятные запахи.

В дом нашей слушательницы ваза попала, как несложно догадаться, после Второй мировой войны – так сказать, трофейное искусство на семейном уровне. Уникальной ваза не является, поэтому большим уроном для культурного достояния Германии её перемещение не стало: такие предметы, изготавливались, как правило, небольшими сериями по 30-40 штук. Правда, что стало с сёстрами нашей горки за прошедшие бурные полтора века – сказать трудно.

Завершив свою непосредственную миссию, я начала с интересом осматриваться в мастерской гостеприимного Эберхарда Шульца. Она занимает весь первый этаж в старом доме в кёльнском районе Зюдштадт – «южный город», бывшей слободы, в которой жили мелкие ремесленники и торговцы. Мастерская состоит из трёх сравнительно небольших помещений: приёмной для клиентов, помещения для грязных работ – сборки, склейки и просушки , и светлой комнаты, в которой стоит стол с кистями и красками – именно здесь происходит чудо превращения склеенной вещи в абсолютно, по крайней мере, на первый взгляд, целую.

На длинных полках расставлены готовые и неготовые заказы: разбитые чашки и блюда, надтреснутые супницы и соусницы, фарфоровые балерины с отбитыми руками и ногами, два огромных фаянсовых попугая с облезшей позолотой, странного вида керамическая лиса в полметра длиной с отколотым хвостом и ваза в виде львиной головы – как выяснилось позже, один из керамических опытов молодого Пабло Пикассо. Эберхарду приносят всё...

-...всё, что можно разбить в домашнем хозяйстве: от цветочных горшков до фарфоровых каминных часов. Вот, например, очень красивая расписная тарелка, кстати, работы мастеров Санкт-Петербургской придворной мануфактуры. Это новая мейсенская статуэтка. А вот – прелестная головка барочного ангела. Заказчик обнаружил её в земле, при строительстве дома. И считает этого купдона покровителем своего домашнего очага.

Некоторые предметы поступают к Эберхарду Шульцу в виде пакета с трудом поддающихся определению осколков. Глядя на другие, невозможно понять, что они забыли в мастерской реставратора: чтобы разглядеть, что на кончике флейты у пастушка чуть-чуть пообтёрлась краска, нужны лупа и многолетний опыт. Порою расходы на реставрацию в десятки раз превышают реальную стоимость предметов.

- Мне приносят, прежде всего, вещи, которые людям дороги, вещи, которые связаны с воспоминаниями о близких людях, о родственниках, - например, с мамой или бабушкой. Скажем, после смерти близкого человека они остаются как воспоминание о нём. Люди хотят иметь эти вещи перед глазами, а смотреть постоянно на разбитый предмет не так уж приятно...

Порою к Эберхард Шульц становится и невольным свидетелем семейных драм: к нему уже не раз приносили отдельные предметы, пострадавшие от неуёмных проявлений чувств. А один раз ему пришлось склеивать целый сервиз: супруги решили восстановить этот разбитый во время семейного скандала свадебный подарок в знак примирения:

- Правда, после сборки этот сервиз можно рассматривать лишь в качестве семейно-исторического памятника, пользоваться им нельзя. Но они, тем не менее, не только отреставрировали сервиз за безумные деньги, но и заказали его точную копию на фабрике – за ещё более сумасшедшую сумму. Для них это действительно имело символическое значение....

Впрочем, есть среди заказчиков и профессиональные антиквары и аукционные дома. Ведь Эберхард Шульц – представитель самой старинной в Германии династии реставраторов по фарфору:

- Я – пятое поколение реставраторов в нашей семье. Наша династия была основана в Берлине в 1838 году. Мастерская располагалась прямо напротив ныне не существующего Королевского замка – и, ну да, королевский двор являлся главным поставщиком заказов.

Основателем династии был прапрадед Эберхарда Шульца с материнской стороны Карл-Август Диттман:

- Ах, Карл-Август! Вообще-то он был по профессии кузнецом, специалистом по подковке лошадей. От лошадей к тарелкам он перешёл при следующих обстоятельствах: он был поставщиком гвоздей и скобок для одного жившего в Берлине француза – гугенота, которые тогда получали у немецкого кайзера что-то вроде политического убежища. У этого-то гугенота он и научился искусству скрепления фарфора и керамики.

Следует заметить, что тогда и идеология, и технология реставрации фарфора были совершенно иными, нежели сегодня. Во-первых, не существовало таких сильных клеев, какими располагают современные реставраторы. В распоряжении Карла-Августа Диттмана имелись лишь шеллак (то есть, смола) и глина.

Во-вторых, и цели реставрации были несколько иными. Сегодня основополагающим является эстетический фактор: главное, чтобы вещь выглядела как новая. Раньше же речь шла, прежде всего, не о красоте, а о практичности. Задачей поклейщика было сделать так, чтобы предмет можно было снова использовать, а не просто поставить в угол и не дышать на него. Поэтому реставрация производилась следующим образом:

- Слева и справа от места разлома просверливались две дырочки. В эти дырочки вставлялась металлическая скоба, которая сжимала куски фарфора.

В мастерской Эберхарда Шульца висят уникальные шедевры, вышедшие из-под прадедушкиных рук : пять настенных тарелок в китайском стиле. На лицевой части паутину трещин можно заметить лишь при очень пристальном рассмотрении. Но когда Эберхард снял тарелку со стены и показал мне, что делается сзади – я просто ахнула. Моей первой ассоциацией был монстр доктора Франкенштейна из одноимённого фильма: тарелка была, как будто грубо заштопана через край. Корявые швы из поржавевших скобок расползались к краям. Наверное, примерно такой же ужас вызывает у современных медиков вид старинных медицинских приборов и протезов. Кстати, медицинская ассоциация в данном случае вполне уместна: почти все инструменты, которые использует в своей работе Эберхард Шульц, происходят из сферы медицинского оборудования, прежде всего – стоматологии : лампы, печка для сушения предметов, приборы для сверления, шлифовки и чистки.

- Когда я бываю у зубного врача, то я обычно копаюсь в его инструментах дольше, чем он – у меня во рту. Мой врач уже привык к этому и показывает мне все новинки добровольно...

А вообще-то, утверждает Эберхард, никаких секретов у него нет. Только любовь к работе и опыт. С детства он помогал родителям в мастерской. Затем три года учился на мастера-формовщика, потом работал на Берлинском фарфоровом заводе (бывшей Королевской порцелановой мануфактуре). И вернулся в родительскую мастерскую. В начале 90-х годов переехал из Берлина в Кёльн – здесь, в дружелюбной рейнской местности с её карнавалами и лёгким отношением к жизни, ему нравится больше, чем в холодноватой прусской столице. В маленькой мастерской кроме самого Эберхарда работает его младшая сестра. Родители уже несколько лет как на покое – хватит, отработали своё, более ста лет трудового стажа на двоих. Ведь начали они свою работу сразу после войны:

- Тогда, после войны, у реставраторов по фарфору было особенно много работы. С одной стороны – у людей не было денег на новые вещи, с другой... словом, много чего надо было чинить и склеивать...

Да уж, что и говорить: много посуды перебили. В дом Диттманов попали две бомбы. Мастерская, занимавшая первый этаж, находилась, как я уже сказала, прямо насупротив Королевского городского замка – тоже, кстати, сильно пострадавшего от бомб и впоследствии снесённого «гэ-дэ-эровским» руководством. Погибли не только находившиеся в мастерской немногочисленные заказы, но и огромная коллекция фарфора, собранная дедом и прадедами Эберхарда. Зато из-под обломков и головешек семья Диттманов откопала гигантское количество осколков и черепков, составивших основу огромной «коллекции запчастей». Честно говоря, эта коллекция поразила меня больше, чем всё остальное: несколько высоченных шкафов с выдвижными ящиками, в которых, в отдельных коробочках разложены рассортированные по размеру и цвету фарфоровые розочки и букеты, яблоки и груши, корзинки и гирлянды, головки-ручки-ножки-туфельки-бантики, целые или почти целые фигурки людей и разнообразных животных. Особенно меня умилило, что в отдельной коробочке лежат луки и стрелы, с помощью которых фарфоровые амуры поражали своих жертв, и виноградные листочки, которые прикрывали срамные места божков любви. Пользуясь своей уникальной коллекцией, которую он неустанно пополняет при походах на блошиные рынки, Эберхард Шульц может восстановить почти любую вещь. А сам мастер больше всего любит вовсе не умильные шедевры мейсенских мастеров, а русский агитационный фарфор времён революции.

- Правда, ни одной такой вещи я не могу себе позволить: они стоят безумных денег, кроме того, их и произведено было не так много, и они давно разошлись по музейным и частным коллекциям. Но каждый раз, когда мне приносят такую вещь на реставрацию, я очень радуюсь и неизменно поражаюсь, как на основе старых форм и технологий творилось такое радикально новое, революционное искусство...

Уже прощаясь, я обратила внимание на три висящие на стене фотографии: на одной – груда осколков, на второй – забинтованная с ног до головы пластырем фигурка, на третьей – целёхонькая фигурка Амура с цветком в руке. Что это? – спросила я Эберхарда Шульца.

- О, это весьма трагическая история... Действительно ли всё было так, как мне рассказали принесшие эту разбитую фигурку дамы – я, конечно, не знаю. Это были две сестры, очень пожилые. Когда-то им подарил этого амура – очень, кстати, неплохую работу мастеров из Нимфенбурга – их общий поклонник, который в своё время так и не смог решить, какая из барышень ему больше нравится. Он остался холостяком, а они – старыми девами. Прошли годы и десятилетия, и вдруг в один прекрасный день амур ни с того ни с сего слетел со шкафа на пол. Позже выяснилось, что в этот день умер неудавшийся жених...

Ну, вот и всё на сегодня. Добавлю лишь, что на нашей Интернет-странице с понедельника вы можете ознакомиться с небольшим фоторепортажем о мастерской Эберхарда Шульца, к сожалению, не обо всём расскажешь словами. И ещё одно: если у вас дома тоже есть какие-нибудь интересные вещи, которые могут быть связаны с Германией и о происхождении которых вам хотелось бы узнать подробнее, не стесняйтесь, следуйте примеру радиослушательницы, приславшей мне фотографию своей мейсенской вазы. Мне понравилось проводить такие антикварные расследования.

Всего доброго, до встречи!