1. Перейти к содержанию
  2. Перейти к главному меню
  3. К другим проектам DW

04.09.2001 "Филантропин" в Дессау: беседа с учителем истории Рене Мюнцбергом

Гасан Гусейнов
https://p.dw.com/p/1T8H
    - Меня зовут Рене Мюнцберг. Вот уже пять лет я работаю учителем истории и физкультуры в гимназии «Филантропин» в Дессау. Сочетание двух этих дисциплин может показаться странным, но для учителя – это настоящая находка. Часто бывает так, что физически подвижным детям не до умственной работы, а интеллектуалы, наоборот, часто отстают физически. Поэтому мне как учителю, я считаю, просто повезло, что досталось такое сочетание предметов. Я вижу своих учеников с разных сторон, с разных сторон воспринимают и они меня.

"Philanthropinum" - учебное заведение с этим именем возникло в Дессау давно. В конце 18 века, а если быть точным, в 1771 году князь Леопольд-Фридрих-Франц Ангальт-Дессауский пригласил к себе в Дессау уроженца Гамбурга знаменитого тогда в Германии педагога Базедо (Basedow, настоящее его имя было Басседау (Bassedau); Иоганна Базедо не следует путать с ещё более знаменитым врачом Карлом фон Базедо, впервые объяснившим симптомы названной в его честь базедовой болезни). Незадолго до этого приглашения Иоганн-Бернгард Басседау опубликовал несколько трактатов о воспитании, которое сегодня назвали бы антитоталитарным и нерепрессивным, а тогда такое воспитание называли филантропическим и космополитическим. В основе педагогики Базедо мы находим сплав идей Жан-Жака Руссо о доброте, лежащей в природе человека, и - своеобразного гуманистического прагматизма.

"Воспитанный в духе человеколюбия субъект", - писал Базедов, "всегда полезен любому обществу".

Эти идеи были столь близки князю Ангальт-Дессаускому, что тот пригласил Базедо открыть такое образцовое учебное заведение в Дессау. В 1774 году пансион для учеников от 8 до 18 лет был торжественно открыт. Здесь обучали языкам - больше новым, чем древним. Больше в живом собеседовании, чем за партой. Здесь приучали любить школу, или, может быть, точнее сказать, здесь воспитывали любовь и тягу к тому, что прежде и несколько десятилетий спустя, в репрессивной школе следующего, 19 века вбивали линейкой.

- А как Вы, Рене Мюнцберг, оказались в гимназии «Филантропин»?

    - Я - уроженец Дессау. Пять лет я учился истории в Магдебургском университете, а потом прошел специальную подготовку для получения учительского звания уже здесь, в Дессау. Преддипломную практику я прошел здесь, в гимназии «Филантропин», а через год для меня здесь нашлось и рабочее место.

- В отличие от большинства Ваших коллег на Западе и подобно многим коллегам на Востоке, Вы ухитрились, не уезжая из своей страны и даже из своей федеральной земли, пережить за последние десять лет смену и политических, и профессиональных вех, да к тому же ещё оказаться в родном городе!

    - Да, это, если хотите, привилегия, получить, так сказать, распределение в родные места, даже в родной город. К тому же я ведь и учился в этой школе, и помнил еще некоторых учителей здесь. Поэтому весь накал перемен, которые здесь произошли за эти годы, я испытал на себе.

- Ну, вот и давайте и перейдем к Вашему, Рене, опыту – школьника в гэдээровском городе Дессау, студента в Магдебургском университете переходного периода к гимназии «Филантропинум» начала 21-го века, в которой, помимо своих, местных появилось много чужих, иностранцев.

    - Как школьник я, конечно, - продукт социалистической системы образования. Для этой системы характерно понимание истории как производной от теории классовой борьбы. Упор делался на противопоставление хороших, прогрессивных классов, обеспечивавших общественный прогресс, отсталым, реакционным классами. Эта система, так называемый формационный подход, предложенный Марксом и развитый Энгельсом, она ушла в прошлое. Кроме того, исчез и такой предмет, как история партий, например, история рабочего движения. Это могло бы быть интересно и полезно, если бы не предлагалось школьникам как стержень исторического развития. Когда я учился в школе, мы целый год занимались историей социалистической единой партии Германии.

- И чем было заменено такое «могучее» системообразующее начало, дававшее учителю весьма удобную форму для отливки материала любой сложности?

    - Многое из того, что происходит в исторической науке, социальная история, а не только политическая история, которая понималась к тому же как история смены общественных формаций или история неустанной борьбы одной партии за правду на земле. Коротко говоря - сама наука, вот что стало играть главную роль. Школьным учителям истории пришлось обратиться к современной исторической науке.

На одном из стендов Дессауского "Филантропина" читаем, что и в пансионе Базедо в 18 веке хотели "обучать всем наукам, потребным в благоустроенном обществе". То, что сегодня - банальщина, тогда, в 1774 году было чем-то небывалым. Не будем забывать, что в то время в Германии еще сжигали ведьм: последнее официальное сожжение женщины, обвинённой в колдовстве, состоялось в 1775 году в Кемптене.

    - Как мне кажется, урок истории с 11 класса, т.е. в начале последней, решающей фазы школьной жизни, перестает быть собственно школьным предметом. Здесь начинается подготовка к научной работе. Чем свободнее учитель от политических доктрин, тем глубже ему приходится черпать из современной научной литературы. А это совершенно новая нагрузка для учителя.

    Ну да, раньше довольно было отослать к авторитетам, так сказать, первого и второго порядка и, спрятавшись за ними, либо идти по пути официальной индоктринации, либо проводить оппозиционную линию. Теперь этого принудительного выбора нет.

    Именно из-за этого требования к учителю качественно возросли. То, что раньше укладывалось в политизированную дидактическую схему, сегодня нужно поверять серьёзными научными исследованиями. Ведь открылось множество источников информации самого разного уровня. Сейчас уже не обойдёшься школярским начётничеством. Ученику нужны не какие-то правдоподобные объяснения взаимосвязи сложных явлений, но разные методики самостоятельного исторического анализа. Он хочет сам строить мысль, а не глотать то, что разжевал для него учитель.

- Чувствуется, что Вы, Рене Мюнцберг, еще хорошо помните школьное время, стало быть, плавного, постепенного перехода у Вас не было?

    - Да, в этом отношении преподавание истории очень сильно и быстро изменилось. Мне очень повезло. Я начал учиться в Магдебургском университете в 1989 году. И, по сути, с первого же семестра с нами начали работать совсем не так, как с нашими предшественниками, в том числе и с теми коллегами, с кем мы сегодня вместе преподаём в гимназии.

- А как это происходило практически? Что, просто кадровая чистка? Одни ушли, другие пришли?

    - Нет, одни преподаватели в университете, во-первых, сами перестроились. Во-вторых, появились преподаватели с Запада – сначала как приглашенные профессора, дальше – больше. Одни дисциплины от этого, может быть, и проиграли, но история - точно выиграла.

- А что стало труднее в новом Дессау?

    - История тесно связана с языком. И в том, что касается коммуникации, от сегодняшних школьников требуется много нового. Они должны не только уметь работать с источниками различного типа – от исторических карт до оригинальных текстов, - но и вести дискуссии об этих документах на определённом уровне. Разумеется, те, у кого лучше подвешен язык, справляются с этой задачей легче других. В любой школе, в любом классе есть люди пошустрее, поразговорчивей, а есть молчуны, и любой учитель знает, как трудно, никого не обижая, чуть-чуть приостановить прыткого, чуть-чуть пришпорить вялого. К этой обычной и привычной вещи добавилось в последние годы и новое, для многих – неожиданное разнообразие. Наша гимназия, которая находится в городе, казалось бы, удалённом от крупных многонациональных центров, - это гимназия многонациональная.

- А Вам самому когда-нибудь приходилось раньше работать с иностранцами?

    - Да, сразу после госэкзамена я поработал как преподаватель немецкого языка и впервые столкнулся с тем, как остра конкуренция между взрослыми учениками. Тогда же я заметил, что среди немецких переселенцев из России, иностранцев по языку, в самом трудном положении оказываются представители средней возрастной группы. Самому младшему моему ученику было 18 лет, самому старшему – 65. Так вот труднее всех – среднему поколению.

    Старшие говорят по-немецки гораздо лучше, а младшие осваивают немецкий гораздо быстрей, так что целое поколение 30-40-летних мужчин и женщин оказывается в довольно тягостной изоляции и от своих быстрее интегрирующихся домашних, и, тем более, от окружающей немецкой среды. Через какое-то время я с удивлением обнаружил, что для многих остался единственным, так сказать, местным немцем, с которым эти люди общались. Но эта напряженность другого рода, чем у школьников.

- А как она проявляется на уроках истории у школьников?

    - Конечно, при встрече культур всегда возникают трудности. Дети из семей, живущих в Германии недавно, поначалу стесняются говорить по-немецки, на уроках тушуются. Они не менее, а гораздо более старательно готовятся к урокам, чем носители языка. Просто им очень трудно поделиться с другими учениками своими мыслями, своими знаниями. Но учитель может посвятить их интеграции только какую-то часть своего времени. Нагрузка распределяется, таким образом, и на тех, кто к этой встрече с представителями другой культуры готов не был.

    И всё-таки приезжим удается со временем преодолеть эту трудность. Фаза преодоления языкового барьера часто растормаживает природную одарённость. К тому же некоторые из тех, кто недавно прибыл в Германию, - очень начитанные дети, и это очень обогащает урок. Но есть и такие, кто принадлежит к иной культуре, для них – европейская и, в частности, немецкая история – вещь малоинтересная, и они сидят на уроках как посторонние.

- А Вы предпринимаете что-нибудь против такого замыкания в привычной культурной оболочке?

    - С этим нужно просто смириться. Во-первых, невозможно навязать свой предмет каждому школьнику, а во-вторых, к этому не следует стремиться. Нужно уважать принадлежность твоих школьников к другому культурному кругу. Те, у кого родной язык русский, тоже ведь приехали по существу из разных стран – из самой России, из Казахстана, из Украины, из Киргизии. Но исторические знания, привезённые с собой этими детьми, зависят в большой степени от их родителей.

    Здесь никаких отличий от немецких детей я не вижу: есть и такие семьи, в которых читают мало или вовсе не читают. Но не следует путать начитанность с образованностью. Чтение – лишь предпосылка к образованию, а не само образование, так же как систематический просмотр великолепных образовательных передач по телевизору, - это только пища для исторического сознания, а не само это сознание.

- Ну, а для тех школьников, кто пытается сшить свой прошлый опыт с нынешним, свою предысторию со своей же новой, «европейской» действительностью, что Вы, Рене Мюнцберг, предлагаете таким школьникам?

    - Конечно, есть такой материал, который лежит под ногами именно в наших краях, в земле Саксония-Ангальт. Начнем с того, что в конце 18 века из Дессау, Кётена, вообще из этих мест в Россию устремилась волна переселенцев. Екатерина Вторая расселила этих людей в Украине. Между прочим, избранные места из сочинений Базедо, которого мы считаем патроном нашей гимназии, были переведены на русский в эпоху Екатерины, а самый энергичный из его учеников, Вольке, даже переехал в Россию в 1784 году и занимался там педагогической деятельностью.

    Но чисто событийное, фактографическое преподавание недостаточно.

- Что Вы имеете в виду?

    - Там, где удаётся связать различные дисциплины, идя, например, к истории от литературы, мы стараемся дать возможность нашим школьникам по-новому вчитаться в известных им авторов, ну, скажем, в Достоевского как теоретика русского национализма. Конечно, для такого подхода нужно самому осваивать всё новый и новый материал. Не всегда удаётся сделать так, как хочется. Но там, где это возможно, я стараюсь предлагать темы, в работе над которыми неизбежны межкультурные трения.

- Какого рода, господин Мюнцберг?

    - Ну, вот в последние недели во всех средствах массовой коммуникации обсуждается ближневосточный конфликт. В моих классах много детей из еврейских семей, переселившихся в Германию из бывшего СССР. Перед лицом событий на Ближнем Востоке нужно самым тщательным образом обсуждать все источники нетерпимости, вражды, насилия. Я не хочу, чтобы что-то подобное происходило и здесь, в наших местах. Единственное, что можно противопоставить этому, - активное просвещение.

- Как Вы, г-н Мюнцберг, именно в качестве учителя истории, оцениваете развитие событий и отношений между школьниками у вас в Дессау?

    - Общество развивается в разных направлениях. И это развитие затрагивает как молодежь, так и нас, учителей. В нашей школе, например, стала заметнее конкуренция между учениками. Они ведь видят положение на рынке труда. Но такая конкуренция способна поднять престиж знания, науки и объединить людей при всех их различиях, а не разъединить, несмотря на принадлежность к одной культуре. К моей радости, наши школьники – люди развитые, они критически подходят и к учителю, и друг к другу. Новая критическая открытость, отсутствие наушничества в условиях прямой конкуренции, корректное высказывание недовольства в глаза, - это тоже достижение нового времени. Не только способность работать в группе, но и способность высказывать и принимать критику, - это, по-моему, очень важное новшество.

- А как Вы оцениваете готовность самого немецкого общества к такому новшеству, как переселенцы – русские и китайцы, евреи и турки?

    - Вероятно, наше общество, я имею в виду немцев, не очень открыто для контактов с другими, и это, конечно, мешает интеграции иностранцев в нашем обществе.

    Да, конечно, у нас в Германии есть молодые люди с, как мы говорим, бетонной головой, но в нашей школе господствует, всё-таки космополитический дух, большинство хорошо понимает, что в эпоху глобализации, всемирной мобильности и конкуренции совершенно нового типа, этот бетон слишком дорого обходится. «Филантропин» и существует для того, чтобы бетона в головах было поменьше, а свободного духа – побольше.

Надо надеяться, у нового "Филантропина" будущее будет более успешным, чем у его исторического предшественника, пансиона Базедо: тогдашняя свободная школа не продержалась и 20 лет, немного пережив своего учредителя. В 1790 году Базедо уехал в Магдебург, где вскоре умер, завещав анатомировать свое тело для пользы науки и соотечественников.

А в сегодняшний Дессау, к гимназистам и их учителям, мы еще вернемся.

Адрес гимназии: Philanthropinum@t-online.de