08.01.2001 Немецкое баночное пиво / Почему хворают столичные жители?

Немецкое баночное пиво скоро подорожает, а виной тому - экологическая несознательность его потребителей.
Почему так часто хворают столичные жители?
«Штабс-капитан Рыбников» на сцене Русского камерного театра в Берлине.

У микрофона в «Столичной студии» «Немецкой волны» Никита Жолквер, здравствуйте!

Уже со следующего лета в Германии скорее всего будет введен принудительный залог на банки и одноразовые бутылки. Такая мера предусмотрена упаковочными правилами, которые были приняты еще прошлым правительством. Согласно этим правилам, 72 процента всех напитков, будь то пиво, соки, минеральная вода или лимонад, должны продаваться в многоразовой посуде. Однако и в 97 году, и в 98-м экологически неподкованные потребители гораздо охотнее покупали пиво в банках, а минеральную воду в одноразовых бутылках. То же самое произошло и в прошлом году. Так что, хочешь не хочешь, но по действующему законодательству уже в 2001 году должен быть введен залог на все экологически вредные упаковки, а именно на жестянки из-под пива и кока-колы и на одноразовые бутылки. И хотя угроза принудительного залога витала уже давно, сообщение об его введении вызвало жаркие споры по всей стране. Так, например, головной союз немецких предприятий торговли и объединение немецкой промышленности пригрозили подать в суд в случае введения принудительного залога. Аргументируют они свои возможные действия тем, что новый залог приведет к росту цен на напитки, и тысячи рабочих мест окажутся под угрозой.

В отличие от промышленников, социал-демократы и экологическая организация БУНД - Немецкий союз по охране окружающей среды, приветствовали это намерение. А либералы назвали его «гвоздем в гроб системы залоговой посуды». Министр экологии ФРГ Юрген Триттин, выступая в ходе дебатов в бундестаге, так аргументировал введение нового залога:

- В этом году в Германии продано на 183 миллиона пивных банок больше, чем в прошлом. И это при том, что общий объем торговли пивом остался неизменным. Экологическое исследование, которое проводили уже дважды, и на этот раз подтвердило, что банки и одноразовые бутылки наносят явный вред окружающей среде. Впредь в Германии больше не будут делать различия между одноразовыми и многоразовыми упаковками. А только между теми, которые загрязняют окружающую среду и экологически безопасными. И поэтому я рад, что министры экологии всех федеральных земель поддержали мою идею введения залога.

Однако и после положительного решения земельных министров многие вопросы остаются открытыми. Самый главный из них - насколько высоким будет залог. По действующим законам он может быть не больше 50 пфеннигов. В свое время Йурген Триттин говорил о сумме от 15 до 30 пфеннигов. Но точную цифру министр экологи ФРГ назвать пока отказывается. Не ясна и точная дата перехода на новую систему. Земельные министры экологии для начала собираются провести исследование, которое бы доказало целесообразность введения залога на банки. Некоторые из них выступают за то, чтобы подождать до 1 января 2002 года, когда в денежное обращение ФРГ будет запущен евро. Однако в Берлине торопят и хотят как можно скорее изменить правила упаковки.

Кстати, в соответствии с действующими правилами, принудительный залог должен вводиться не на банки из-под кока-колы и остального лимонада, а только на пивные жестянки и одноразовые бутылки. Поскольку именно пиво и минеральная вода по статистике являются главными виновниками того, что снижается доля продажи напитков в многоразовой посуде. Однако потребителю не объяснишь, почему есть залог на пивную жестянку, и нет на банку из-под лимонада. Поэтому впредь залог будет введен на все банки и одноразовые бутылки, которые квалифицируются как экологически вредные, вне зависимости от их доли на рынке, объемов и содержимого.

В общем, если не случится чуда, то уже к началу следующего лета в Германии будет новая залоговая система. По всей стране будут установлены специальные автоматы и открыты пункты приема экологически вредных емкостей. А вместе с этим следует ожидать и повышения цен на все алкогольные и безалкогольные напитки примерно на 50 пфеннигов. Некоторые уже сейчас не выкидывают, а начинают собирать пустые жестянки и одноразовые пластмассовые бутылки. Будущим летом за этот мусор можно будет получить неплохие деньги.

Другая тема.
Недавно Немецкое объединение больничных касс представило отчет об уровне заболеваемости в Берлине. Как выяснилось, столичные жители болеют значительно чаще, чем все остальные немцы. И особенно долго сидят на больничном служащие министерств, ведомств и всевозможных контор - в среднем пятнадцать дней в году. По всей Германии этот показатель - менее двенадцати дней. По мнению руководителя одной из больничных касс, причина столь частой хвори - нездоровый климат, интриги, зависть в коллективах служащих. "Да пропади всё пропадом", - думают бухгалтеры и заведующие подотделами и идут к врачам, которые в Германии выписывают бюллетени даже по пустякам.

Впрочем, довольно часто болеют и сами медики. Особенно медсестры и санитары в государственных больницах. То же самое относится к сотрудникам различных общественных объединений и профсоюзных организаций. Им не хватает, как тут говорят, «мотивации», чтобы гореть на работе. А вот, кстати, люди так или иначе занятые новыми технологиями, болеют меньше - только девять дней в году. Видимо, работа с компьютером по-прежнему увлекательна.

Что касается диагнозов, по которым чаще всего выписывают служащим бюллетени, то тут лидируют жалобы на боли в спине. На втором месте - заурядное ОРЗ. Виной тому не иначе, как сидячий на сквозняке образ работы.

И всё же это не даёт вразумительного ответа на вопрос, почему именно в Берлине люди так часто болеют. Какие такие у столицы Германии специфические факторы, которые заставляют служащих то и дело навещать врача? Шум, теснота, автомобильные выхлопы? В Мюнхене, Гамбурге или, скажем, в Рурской области этих прелестей не меньше, а самочувствие там лучше. Безработица, социальные проблемы, бедность? Но и Дрезден, и Лейпциг - города не богатые, но более здоровые. Наверное, всё-таки сказывается и в самом деле психологический климат. Многие столичные жители не поспевают за стремительным развитием города. Чем быстрее несется поезд, тем хуже настроения и больше страхов в стареньких запыленных вагонах.

Статистику заболеваний в Берлине подстегивают и боннские переселенцы - вся та несметная армия служащих и чиновников, которые вынуждены были перебраться в Берлин в связи с переездом сюда всех правительственных и парламентских учреждений. Далеко не все жители с рейнских берегов с радостью отправились в новую столицу - у многих там остались семьи, домики с уютными садиками. И некоторые пытаются теперь всеми правдами и неправдами либо совсем вернуться туда, либо по возможности увеличить пребывание в кругу семьи. Волшебное слово - «берлинский вирус». Тысячи работающих в Берлине государственных служащих и чиновников обращаются к врачам с жалобами на этот вирус - жизнь и работа в этом городе, дескать, серьезно подрывают их здоровье, бессонница мучает, ностальгия по рейнской «родине», экологическая ситуация опять-таки неблагополучная, новостройки административных зданий давят на психику. Все эти люди из карьерных соображений не заявили своевременно о своём несогласии на переезд в Берлин, а теперь они пытаются - по бюллетеню - вернуться обратно. И что бы вы думали? Некоторые врачи в Бонне, Кёльне и окрестностях и в самом деле подтверждают наличие симптомов «берлинского вируса» и выписывают пациентам противопоказание на жизнь и работу в столице.

А теперь - еще одна страничка радиожурнала «Столичная студия».
(Столичные кулисы)
О новой постановке в Русском камерном театре Берлина рассказывает Олег Зиньковский.

Критики любят цитировать слова Станиславского: "Театр начинается с вешалки". А вот у Русского камерного вешалки нет. Нет и занавеса. Дверь ведет прямо в маленький зал. Он смыкается с маленькой сценой. Актеры говорят, двигаются, играют совсем рядом, как бы приглашая публику к себе, в спектакль.

Так положено в камерных театрах. В Русском камерном положено вдвойне, ведь не случайно он поначалу носил звучное имя "Ностальгия", зазывал нас во времена, когда театр был таинством, когда речи персонажей считались чем проникновеннее, тем лучше, когда рояль на паркете и свечи, горящие на рояле, не казались чем-то безнадежно прошлым. Так Русский камерный и начинал. Паркетом, роялем и свечами. Первая постановка три года назад называлась "В лабиринтах русской души". Среди действующих лиц присутствовали Он и Она. Женский голос за сценой декламировал сомнамбулические стихи Зинаиды Гиппиус. Затем Он и Она объяснялись словами. Затем появлялась другая пара, вроде бы те же Он и Она, но уже танцовщики, которые объяснялись с помощью фуэте. Свечи горели. Партнер поддерживал партнершу. Та ходила на пуантах. В предреволюционном Петербурге серебряного века такие действа были в порядке вещей. В современном Берлине, кроме Русского камерного, всерьез этого в театре никто не делает и делать не будет уже никогда. Русский камерный привлек внимание. Немецкие критики, не зная, что писать, писали про сознательно стилизованную архаичность паркета, рояля и свечей, с трудом озаряющих темные закоулки лабиринтов русской души. Затем последовали Достоевский с "Преступлением и наказанием", Хармс с чем-то малоизвестным, Набоков с "Лолитой". Кроме хронических балетных вставок, вторым формальным приемом, который укоренился в Русском камерном, стало двуязычие. Русские актеры, изображавшие русских пьяниц, приветствовали друг друга в русском кабаке: "Гутен таг, Вассили Ифанович" и тут же разражались песней на чисто русском языке.

Премьера по рассказу Куприна "Штабс-капитан Рыбников" хотя и носит название, столь же звучное, как "В лабиринтах русской души", а именно "Русская рулетка", тем не менее существенно отличается от всех предыдущих постановок театра. Режиссер Григорий Кофман, до этого с Русским камерным не работавший, свел балет по ходу спектакля до минимума, а кроме того заставил актеров изъясняться только по-немецки, с чем те, за исключением некоторых оговорок и грамматических неурядиц, вполне справились. Этого нельзя сказать о публике, состоявшей процентов на 90 из соотечественников режиссера и актеров. На особо сложных местах в зале то и дело раздавалось шушуканье - зрители спрашивали друг друга, о чем же именно идет речь. В остальном действие развивалось близко к купринскому оригиналу. За исключением разве что неизвестно зачем включенной в фонограмму песни Бориса Гребенщикова и все того же балета, с помощью которого милая блондинка в матроске и брюнет с самурайской повязкой на лбу изображали битву при Цусиме, причем девушка символически стреляла в самурая из красивой балетной ноги. По мнению режиссера, история штабс-капитана Рыбникова, который оказался японским шпионом, перекликается с ситуацией русскоязычных эмигрантов в современном Берлине. И у героя Куприна, и у эмигрантов проблемы с самоидентификацией в чужой империи, которую они любят, но в которой всё-таки чувствуют себя не дома. Рассказывает режиссер Григорий Кофман:

- Ситуация Рыбникова-японца в русской столице - Петербурге, империи 1904 года, имеет сильные переклички и аналогии с ситуацией русских в немецкой столице - Берлине, конечно, не в состоянии войны, об этом не идет речи. Есть вопросы самоидентификации себя здесь. Вот японец Рыбников - человек, который любит этот город, который может о русской культуре и театре говорить получше, чем многие русские. Какой-то свет от этого есть на сцене. Но он против этой империи воюет, его империя другая - Япония. Вот мы как бы (пусть это несколько громко сказано) представители другой империи, и мы остаемся представителями империи России. Мы остаемся такими шпионами. И вот Рыбников-японский шпион - это как бы русский шпион в большой европейской империи с именем Германия.

- Не кажется вам, что есть русский театр, а есть - немецкий театр. И вот когда русские актеры с определенными грамматическими ошибками произносят немецкий текст, вам не кажется, что всё это искусственно?

- Есть искусственность, которую нужно преодолевать. Но в любом случае, это то предлагаемое обстоятельство, которое ставит актеров в пограничную ситуацию, а это то, что я люблю на сцене. Театр должен заставлять себя попадать в некомфортные ситуации и их решать.

- Театр, в котором мы с вами сейчас находимся, начинался как Русский камерный театр "Ностальгия". Потом это название исчезло, и остался просто Русский камерный театр. Что всё это значит?

- Хорошо бы, чтобы ностальгия кончилась. Это совершенно ненужный знак. Театр должен идти вперед не только в смысле театрального поиска, но и в смысле, что о прошлом нужно вспоминать с легкостью, оно должно быть как бы богатством, которое не тащит вниз, не задерживает. Нельзя идти вперед с глазами, устремленными назад. Вперед! Какая тут ностальгия?..

Аплодисменты после спектакля были, скорее, сдержанными. Русская публика не всё поняла по-немецки. Для немецких зрителей, наверное, на сцене было слишком мало - или совсем не было - рояля, свечей и паркета. Режиссер пообещал работать над постановкой дальше и достичь максимального эффекта показов через 10-15.

Вот и всё на сегодня из «Столичной студии» «Немецкой волны». Я прощаюсь с вами до следующего понедельника в это же время. Всего вам доброго, где бы вы ни слушали нашу радиостанцию.