15.09.2001 Самое важное и дорогое

Боюсь, что никто из вас сегодня не в состоянии слушать развлекательные передачи. Поверьте, что и мы, журналисты, пребываем в не слишком радостном состоянии духа. Моя сегодняшняя передача – не развлекательная. Это передача о том, какая хрупкая и необъяснимая это вещь – человеческое счастье. И какое оно неодинаковое. Сколько людей – столько и счастий. Или несчастий...

Представим себе стандартный немецкий посёлок: 1000 домов, около шести тысяч жителей, булочная, аптека, пивная, сберегательный банк. В центре - несколько многоэтажных новостроек, но в основном доминируют частные домики с геранями на балконе и аккуратными садиками перед входом. Отличить одну улицу от другой почти невозможно.

Но именно Гётценхайм, округ Драйайш, стал ареной для уникального художественно-концептуального эксперимента. Художник-авангардист Оттмар Хёрль раздал каждой из 1800 семей по фотоаппарату с единственной просьбой: сфотографировать самый важный, самый дорогой для них предмет, символ счастья или же несчастья – словом, какую-то вещь, в которой в наивысшей степени сконцентрировался смысл жизни.

Жители Гётценхайма на удивление дружно откликнулись на предложение принять участие в этом проекте. Причём никакого корыстного умысла за этим явно не скрывалось – денег у организаторов хватило лишь на самые дешёвые пластмассовые фотокамеры, такие покупают обычно для маленьких детей в качестве игрушки.

Местный пожарник добровольно взял на себя хлопоты, связанные с распространение фотоаппаратов и плёнок. С трогательной серьёзностью жители расписывались в специальном гроссбухе. Строго к назначенному сроку тысяча восемьсот плёнок, полных счастья, были сданы в местную фотолабораторию.

- Нас все называли сумасшедшими. Все говорили: Гётценхайм? Драйайш? Это же такая...

Оттмар Хёрль вызвал всеобщую радость, не сумев подобрать подходящего определения для Гётценхайма. Впрочем, жители деревни и так знают, какое слово постеснялся употребить художник: дыра. Бесконечно глухая, унылая провинция, где единственным развлечением служит телевизор, окна и автомобили вымыты до блеска, а по вечерам пойти некуда, хоть плачь. Тысяча восемьсот фотографий были выставлены в здании местного сельсовета. На открытие собралась вся деревня: каждый искал свою фотографию и по-детски радовался, обнаружив её среди сотен других снимков. На остальные фотографии люди смотрели со сдержанным интересом, а порою с удивлением: а это что ещё?

Кусок хлеба на столе – шерстяные варежки (наверное, детские) – телевизор – аквариум с рыбками – фотоаппарат – куст роз - сияющий красный автомобиль (это Кёстнеры, кажется, купили, сказала одна посетительница другой) – фарфоровая статуэтка балерины – две руки с обручальными кольцами, положенные на гладильную доску...

Рассказывает Ирмгарт Вестмюллер:

- Мы тридцать девять лет женаты, уже сороковой год пошёл, столько всего пережили за эти годы – и хорошего, и дурного ...

В 1960-ом году она обвенчалась в местной церкви со своим супругом Дитмаром. Прошло четыре десятилетия. Дом построен, выросли двое сыновей, оба женаты, старшему из внуков уже пятнадцать лет. Невестки фрау Вестмюллер работают, а она помогает им по хозяйству – уборка, стирка, глажка. Всё организовано весьма обстоятельно: внизу, в специальной комнате, стоит гладильная машина. Здесь фрау Вестмюллер порою проводит по много часов в день. И именно здесь родилась концепция её снимка.

- Я подумала: «Ну что, пора решать, что же мы будем фотографировать?». Мне разное приходило в голову, но всё это было как-то не то: конечно, и дом наш красивый, и квартира моего старшего сына – тоже, мы ему помогли её купить... Но всё это было для меня не самым важным... И автомобиль тоже, и новая мебель... Я задумалась и положила руки на гладильную машину – вот так. И вдруг увидела своё обручальное кольцо...

Две немолодые руки с обручальными кольцами. Это и воспоминания о хмуром весеннем дне в марте 60-ого года, о платье и фате, о построенном доме, о детях и внуках, своего рода начало начал, центр жизни, прожитой не зря...

- Люди обсуждают всё между собой. Конечно, все спрашивали друг друга: «А ты уже придумал, что ты будешь фотографировать?». Я знаю, что многие доверили этот выбор детям. Что может быть и не так плохо: дети более непосредственные, они принимают решение спонтанно. Но в нашей семье мы постановили, что решать должен глава семьи...

Георг Гёттшемер – потомственный булочник. Но на его фотографии – не буханка хлеба, не печь и не скалка, а маленькая и слегка облупленная жестяная кружка красного цвета.

- Это наша фамильная эмалированная чашка. За последние 50 лет многие поколения семьи Гёттшемер пили из неё свой утренний какао или кофе. Сейчас я храню в ней молотую корицу для булок, потому что мыть её слишком часто нельзя. Конечно, это всего лишь кусок жести, но для всех нас она очень многое значит, она стала поистине культовым объектом для всех Гёттшемеров.

Ну, не совсем для всех: маленький Кристиан, сын Георга, не испытывает никакого почтения к уважаемой кружке.

- Я бы лучше сфотографировал свой Н-64. Это такая игра, её делает фирма Нинтендо. Но вообще-то мне всё равно. А чашку эту – я её вообще первый раз вижу!

Пылесосы, посудомоечные и стиральные машины красуются на снимках местных остряков, - хорошая вещь, помогает в хозяйстве. Двуспальные кровати – стеснительный намёк на супружеское счастье или просто на любовь поспать? Одеяла и подушки явно свидетельствуют о хроническом недосыпе. Предметы на снимках банальны, часто кажется, что автор фотографии просто снял первое, что попалось на глаза. Однако, это не так: за каждым снимком - недели ответственных раздумий. Иногда можно предположить, что именно символизируют те или иные предметы, но почему именно они самые дорогие – это загадка. Старые ёлочные игрушки – по-видимому, символ праздника, оставшегося в детстве. Памятник на кладбище. Детская коляска. А вот ещё один снимок:

На полянке перед блочным домом стоит гигантский размеров медведь – его плюшевую голову украшает что-то типа пилотки. Этот снимок был одним из немногих, по которым многие жители Гётценхайма сразу могли определить автора. Страсть Катарины Файерабенд к плюшевым медведям известна её соседям, знакомым и друзьям. Трёхкомнатную квартиру бездетной четы Файерабендов населяют бесчисленные представители плюшевого племени – около пяти тысяч плюшевых мишек всех размеров, цветов и возрастов. Они сидят на полках и диванах, на шкафах и подоконниках, одна комната в квартире отведена только для медвежьих утех. В центре стоит стол, за которым сидят медведи.

- Эти четверо всегда сидят здесь на стульчиках, во время предрождественского адвента я им ставлю специальный венок, на Рождество - ёлку... Скатерть я тоже регулярно меняю. А здесь на полке – лазарет, это медведи, перенесшие лёгкие ранения. У этого, например, здесь я дырку заштопала, у этого лапа отрывается. Я их особенно люблю, они такие славные...

Катарина Файерабенд чувствует себя чем-то вроде деда Мазая: только спасает она не зайцев, а медведей. Она подбирает их на помойках, скупает в разорившихся магазинах, спасает из подвалов и чуланов, куда их закидывают друзья и знакомые, чьи дети уже выросли. Вот этого, жёлтого и вислоухого, она купила на блошином рынке. Продавщица попыталась положить медведя в целлофановый пакет. Катарина Файерабенд несказанно возмутилась такому бесчеловечному обращению:

- Он же там задохнётся! Я ношу медведей только в рюкзаке, и только головой кверху, чтобы он мог дышать и смотреть по сторонам. В пакет! Надо же такое придумать!

Если провести анализ 1800 снимков, полученных Отмаром Хёрлем, то несложно установить следующую закономерность: самый распространённый мотив – это вещи, связанные с детством и детьми. Старые игрушки, детские ботиночки, курточки и варежки, - в том числе, явно очень старые, фотографии старых детских фотографий. На втором месте – домашние животные: кошки, собаки, попугаи, рыбки, черепахи, хомячки и даже ёжик. Строго говоря, животных фотографировать было нельзя: требовалось заснять неодушевлённый предмет. Но, видимо, не все, как местная гран-дама фрау Шнайдер, могли похвастаться портретом своего любимого пса кисти известного художника. Обрамлённая в золотую раму картина, написанная в стиле малых голландцев, изображает старую толстую собачку породы джек рассел терьер. Умная и немного печальная мордочка уже начинает седеть – художнику удалось очень тонко и психологично передать характер портретируемого. Картина стоила небольшое состояние и висит теперь на почётном месте в салоне фрау Шнайдер.

- Рёсси очень многое значит для меня, потому что она всегда рядом со мной. Кроме того – она сторожевая собака. По вечерам, когда я бываю дома одна, это особенно важно. Она непременно даст знать, если к дому подойдёт кто-то чужой. Поэтому я сфотографировала этот портрет кисти Десмона Сни...

Госпожа Шнайдер обитает в огромной вилле, окружённой густым парком. Детей у неё нет: кроме самой фрау Шнайдер и её супруга в доме живут шесть собак, две кошки, кролики, утка и гусь, но Рёсси - самая любимая из всего этого Ноева ковчега...

Резиновый микки-маус с оторванной лапой – связка ключей (понимай как хочешь) – оленьи рога (что же, охотничье счастье) – кукла в розовом платье – испанский веер – пачка старых пластинок – радиоприёмник – костыли – красная электрогитара...

- Гитара – это гитара. Надо же сфотографировать только один предмет... Или мне надо было взять ту, чёрную, новую? Ну, да сейчас уже не важно... Это моя любимая гитара. Я её до сих пор иногда беру с собой. Знаете, бывают такие ситуации, когда хорошую гитару лучше оставить дома.

Гельмут Кайм начал играть на гитаре ещё в школе – это было в конце пятидесятых годов. Потом участвовал в самых разных самодеятельных формациях. Даже ездил на гастроли – в Африку и Латинскую Америку, но неизменно возвращался в родной Гётценхайм, о котором и поёт...

- С музыкой просто большего можешь достигнуть. Музыка – она не знает границ!

В доме Гельмута Кайма музыка очень хорошо знает границы. И граница эта проходит по двери на чердак, где хранятся пластинки, аудио и видеокассеты и музыкальные инструменты Гельмута. Весь остальной дом объявлен свободной от музыки зоной.

- Это мой уголок. Здесь все мои воспоминания: это я выступал на телевидении, это – на деревенском празднике... Это мои друзья... А это я сам, в молодости...

Ряды фотографий похожи на трудный кроссворд: вторая и пятая буква - то есть фотография – понятны, но общий смысл остаётся загадкой.

Сомбреро, привезённое из какой-то тёплой страны – письма в пожелтевших конвертах – школьный дневник (может, фотографию сделал какой-то отличник-неудачник?) – вышитая скатерть – цветущая герань – старый Мерседес – видимо, перекрашенное такси. Неужели для кого-то эта развалина символизирует смысл жизни?

- Я сфотографировала этот автомобиль, потому что он связан с памятью о моём сыне. Эта машина очень многое значила для него в последний год его жизни. Он стал инвалидом в результате несчастного случая, не мог ходить. Кроме того, у него был врождённый порок сердца. Ему предстояли тяжёлые операции, которых он очень боялся. А эта машина – она была для него единственным средством передвижения, это была его свобода.

После того, как они отняли у него права, он сказал мне: «Теперь они мне и вторую ногу отрезали»... И вот он стоит здесь, возле полиции, этот автомобиль. Его конфисковали, потому что мой сын ездил без прав.

В последние недели жизни моего сына автомобиль был темой номер один. Он ни о чём другом не мог думать, а я не могла больше слышать об этом проклятом автомобиле, я знала, как тяжело болен мой сын. Больше всего мне хотелось взорвать эту машину.

Герхард Кюстер сфотографировал модель дома, в котором он живёт: пятиэтажная многоквартирная коробка серого цвета с истошно-жёлтыми балконами. Модель он изготовил сам и хранит её в специальном кофре. На вопрос, что интересного он нашёл в этом сомнительном памятнике архитектуры, он удивлённо поднял брови:

- Здесь я и проживу до скончания дней!