24.04.2001 Лейпциг, студенты, КГБ и ЦРУ... Воспоминания советского студента о ГДР

Наша сегодняшняя тема кому-нибудь может показаться не совсем исторической. А между тем, главные реалии её – уже даже и вполне археологического свойства. Было такое государство – ГДР, было и другое – постарше – СССР. Государства эти, как тогда говорилось, дружили и даже обменивались студентами. Слушатели наших передач о русских студентах в германских университетах первой половины 20-го века напоминают нам, что на территории современной Федеративной республики сменилось по меньшей мере четыре типа государств. Это была и кайзеровская Германия, и веймарская республика, и национал-социалистический третий рейх, и, наконец, две послевоенные Германии – ФРГ и ГДР. С 1990 года ГДР вошла в состав Федеративной республики пятью новыми федеральными землями и перестала существовать как самостоятельное государство. В России о ГДР почти забыли, в объединённой Германии она напоминает о себе каждый день – как часть плохо склеиваемой истории. В видах уравновешивания опыта воспоминаний мы и подготовили сегодняшнюю передачу.

Сотрудник радиостанции „Немецкая волна“ в Кёльне Геннадий Темненков, один из немногих, кто учился еще в советское время в начале 80--х годов в Лейпцигском Университете. Тогда существовал Советский Союз, существовала ГДР...

- На самом деле студентов из бывшего (теперь уже) Советского Союза в Германии было не мало. У нас в Лейпциге землячество советских студентов насчитывало более двухсот человек, а по всей ГДР нас было около трех тысяч, потому что мы учились во всех университетах, начиная от самого южного в Йене до самого северного в Ростоке, поэтому нельзя сказать, что я был каким-то исключительным случаем. А попал я в Лейпциг совершенно случайно: я учился в Москве в Институте иностранных языков им. Мориса Тереза на переводческом факультете. Однажды у нас появился человек, который спросил, кто хочет учиться в ГДР, руки подняли практически все. Отобрали потом (не знаю, кто отбирал, как отбирал) четверых, а поехали я и один мой сокурсник.

- И сколько лет Вы провели в Лейпциге?

- Полных четыре года, потому что цикл обучения в высших учебных заведениях в ГДР составлял четыре года, исключение было сделано только для врачей – они учились шесть лет. Диплом, который я заработал в Лейпциге, признали потом в Советском Союзе, мне выдали переведенный вариант на русском языке. Помимо этого гэдээровского диплома у меня есть еще советский диплом, поскольку я был одним из последних студентов, обучавшихся в ГДР, которым было поставлено условие: мы должны были учиться и в Лейпциге и продолжать обучение в Москве, в результате у меня было очное обучение в Лейпцигском Университете на секции журналистики и заочное на переводческом факультете в Мориса Тереза. Я трижды в год приезжал в Москву, сдавал экстерном сессии, писал все курсовые, диплом в полном объеме, единственная поблажка была сделана по части перезачётов некоторых предметов. Языковые предметы, которые в Лейпциге у нас были широко представлены, это стилистика, риторика, логика, они были автоматически зачтены в Москве.

- Геннадий Темненков, а ведь ГДР была известным оплотом общественных дисциплин, неужели в Москве Вам не зачли эти сданные в Германии дисциплины?

- Мне пришлось их сдавать повторно в Москве, хотя некоторые из них, например политэкономия, научный коммунизм, в ГДР преподавались намного шире и намного более интенсивно чем даже в Советском Союзе. Например, политэкономия в Москве на переводческом факультете была два года, а в ГДР – полный курс – четыре года. То же самое касается научного коммунизма, у нас был страшный двухтомный учебник, в котором политэкономия капитализма (более легкая) заключалась в одном томе и проходилась за один год, а все остальное время мы изучали политэкономию социализма, в которой путались даже сами профессора. А в научном коммунизме мы занимались дотошным конспектированием трудов Карла Маркса, Энгельса. Мы практически от корки до корки законспектировали «Капитал», все эти «кирпичи», причём конспектировали мы как положено по высокой штабной культуре, мы подчёркивали, отсвечивали там всё, точки ставили, значки всякие, зубрили очень многие места и знали в свое время «Капитал» очень хорошо. Это помогало потом, в принципе, и при сдаче экзаменов в Москве. Мне приходилось потом перед экзаменом выучивать термины, которые я не знал по-русски. Политэкономию я изучал большей частью в ГДР и, например, я знал как будет по-немецки «хозрасчет» и не знал как это будет по-русски и все экономические формулы и термины мне приходилось выучивать заранее перед экзаменом. Правда тема хозрасчета в ГДР разрабатывалась еще раньше, чем в Советском Союзе этим начали заниматься, занимались этим очень интенсивно, и когда потом я сдавал госэкзамен по политэкономии в институте, я удивил даже профессора своими знаниями темы хозрасчета, хотя, в общем-то, я излагал только то, что было написано в Гэдээровском учебнике.

Вот ведь как в память советского студента впечатался примордиальный страх перед тем, что называлось общественными дисциплинами.

- Самые страшные воспоминания у меня связаны с предметом, который назывался «Теоретические основы социалистической журналистики» - вот это был самый страшный предмет. У нас была книжка, которой мы руководствовались, помимо кучи брошюр по теории жанров, правда это было интересно и необходимо, но сами теоретические основы, которые состояли неизвестно в чем, но советской журналистики. Эта книжка была такого пронзительного зеленого цвета, у нее было прозвище «Зеленая библия» и состояла она из цитат Маркса, Энгельса, Брежнева, Хонекера, -составленная одним немецким, гэдээровским профессором, который частично переписал труды профессора Засурского из Московского Университета, частично их откомментировал и продолжил, ну, в общем, такой ученик и последователь Засурского на немецкий лад. Так вот это был самый страшный предмет, поскольку никто не знал толком, о чем там вообще идет речь, как это все выучить и главное зачем нам все это в последующей работе нужно. У нас с этой «Зеленой библией» даже был инцидент, когда мы получили дипломы, это был последний вечер нашего пребывания в Лейпциге после выпускного вечера, весь курс, не сговариваясь, мы вышли, сто с лишним человек, на задний двор общежития в Лёсниге в районе Лейпцига, и сложив эти книжки, подожгли.

- Ай-яй-яй-яй-яй....

- На самом деле ай-яй-яй, поскольку как будто из-под земли выросли люди в одинаковых серых плащах, нас окружили, рассортировали на фракции и потом устроили допрос с пристрастием, кто устроил сожжение книг марксистского содержания. Нас спасло только то, что курс был выпускной, дипломы были уже выданы, так что обошлось все только внушением. Правда не знаю, какие последствия это имело для гэдээровских студентов.

- А вот кстати, о гэдээровских студентах. Как складывались Ваши отношения в университете и, вообще, как принимали Вас, Геннадий Темненков, – как иностранца, как чужого - в тогдашней ГДР?

- Принимали нас как раз по-разному, нельзя сказать, что нас или очень все любили или очень ненавидели или относились безразлично. Люди были разные и отношения с ними складывались совершенно по-разному. Были люди, которые нас не замечали, были люди, которые с нами дружили искренне без каких-то задних мыслей, без стремления отличиться на поприще гэдээровского комсомола, были люди, которые занимались этим только ради галочки, организовывая какие-то мероприятия, а были люди, которые нас откровенно недолюбливали и не скрывали этого. Самое неприятное общение было, пожалуй, с людьми, которые дружили с нами ради галочки, потому что нас тогда пытались использовать, как по Чехову, в роли свадебных генералов, нас приглашали на какие-нибудь торжественные собрания, в школах, в институтах, сажали в президиум, показывали пальцем, мы должны были выступать и говорить какие-то пустые и несвязные речи о нетленной советско-германской дружбе, было все довольно неприятно. Одним из ярких проявлений этой дружбы из-под палки был регулярный фестиваль советского фильма в Лейпциге, в мае, естественно. В репертуар этого фестиваля включались исключительно фильмы о Великой отечественной войне, причем о последних днях этой войны, когда советские войска штурмом брали Берлин, громили его, крушили. Почему-то не было фильмов действительно способных вызвать какое-то теплое чувство между двумя народами. Так вот на эти фестивали студентов и вообще зрителей гнали, сам был свидетелем, когда целые курсы по линии гэдээровского комсомола снимали с занятий, направляли на эти фестивали, чтобы заполнить залы. Но после таких фильмов, естественно, отношение с советскими студентами на некоторое время у немцев портилось. Был еще такой случай, когда меня откровенно враждебно встретили, правда меня приняли за негра, не за советского студента, а за африканца.

- Напоминаю нашим слушателям, что портреты сотрудников редакции можно посмотреть в интернете.

- Я был моложе, у меня помимо усов была еще довольно-таки густая черная борода, побрился я тогда почти налысо после юга – я был на юге – ужасно загорелый, я был почти черный. Вернувшись с каникул в Лейпциг, я отправился в Генеральное консульство в Лейпциге, чтобы сдать паспорт.

М-да, вот и еще одна реалия советского времени – напоминание для тех, кто забыл, и новенькое для тех, кто никогда советской жизни не знал.

- Мы тогда сдавали наши советские паспорта на хранение, получали специальную учетную карточку, с которой мы потом и ходили в качестве документа, нося в кармане постоянно. Так вот уже пред самыми воротами консульства я заметил группу подвыпивших подростков-немцев, которые метров за сто до меня перешли на другую сторону улицы, а потом я услышал дружный рев пьяных голосов «Негр, вон из Германии!». Я сначала не понял, к кому это относится, начал оглядываться, потом увидел, что я на улице, оказывается один, что меня приняли за этого-самого негра. Слава богу, я был уже перед самой калиткой консульства, мне ее быстро открыли, я туда быстро зашел, на этом такой неприятный инцидент был исчерпан. В принципе отношений к иностранцам в ГДР было ровным, иностранцев было много – у нас были болгары, чехи, венгры, поляки, Советский Союз был очень широко представлен. У нас были студенты из развивающихся стран, у нас была очень большая группа афганских студентов, на нашем курсе было человек пятьдесят афганцев. У нас были студенты из Африки, в основном это была Южная Африка – это Африканский Национальный Конгресс – АНК – их было очень много, ливанцы. Крайне редко можно было встретить студентов с Запада: всего один-единственный был португалец, молодой парень, который учился от португальского комсомола. У нас была одна гречанка, дочь политэмигрантов из Греции, которая потом вернулась с родителями в Грецию. Было довольно много чилийцев, которые потом тоже все вернулись в Чили.

Любопытно, что сегодня в объединенной уже Германии многие ищут объяснения тому, что именно на Востоке, в бывшей ГДР, число правонарушений с расистской или просто враждебной к чужакам подоплекой, растет значительно быстрей, чем на Западе.В качестве почти стереотипного объяснения предлагают такое: гэдээровские немцы-де совсем не знали иностранцев, а как узнали, так, мол, сразу воспылали к ним враждой. Во всяком случае, для студенческих городов этот стереотип – чистый продукт пропаганды, или как, Геннадий Темненков?

- На факультете германистики Лейпцигского университета было очень много иностранцев, их было больше, чем немцев, и поэтому поселить, равномерно перемешав немцев и иностранцев, было просто невозможно. В этих общежитиях, конечно, преобладали иностранцы, на одного немца приходилось, может быть, человек семь иностранцев. У нас на курсе ситуация была другой, у нас было человек может быть пятьдесят иностранцев, это в основном были афганцы, несколько африканцев из Южной Африки и двое советских студентов, поэтому нас расселили вместе с немцами. Первые два года мы жили в четырехместных комнатах, один иностранец, три немца, потом на старших курсах мы переехали в двухместные комнаты, и опять же был один немец, один иностранец. В больших комнатах, в каждой комнате был старший, старший по комнате, причем мы все знали, что этот старший по комнате – это не просто студент, а студент, который учится от Министерства Госбезопасности ГДР. Я помню, мой первый старший по комнате, я даже помню, как его звали – это был Рюдигер Паршлебен, уже не молодой мужчина, служивший в погранвойсках не два года, а даже был унтер-офицером какое-то время на профессиональной основе, ему было уже далеко за тридцать, я тогда был молодой совсем, он мне казался очень старым и опытным, и они следили и за нравственным обликом, и за тем, что мы говорим и как говорим. У нас был такой случай еще, у нас в конце обучения появилось два практиканта, преддипломника из США, два американца, одного звали Дэниэл, второго даже не помню как. Один из этих американцев, Дэниэл, к нам пришел сам, как-то открывается дверь, в комнату заходит Дэниэл, говорит: «Я американец, учусь от Госдепартамента здесь, по специальности советолог, - он прекрасно, кстати, говорил по-русски, - давайте с вами дружить». Ну, давай. Дружили мы, конечно, по студенчески: он нам виски, мы ему – водку, встречались регулярно на основе неформального общения, шутили, смеялись, рассказывали, обменивались мнениями о каких-то политических событиях, это было уже перед перестройкой - 84 год – но год потепления уже намечался, по крайней мере мы жили уже более свободно в нашем Землячестве в ГДР, чем скажем в Союзе. А потом они уезжали, целую ночь мы у них гуляли, была совершенно разношерстная компания, там было человек сорок и причем совершенно разных национальностей: из Латинской Америки люди были, из Африки, откуда угодно, из Европы, из Азии, очень было весело, смешно. И была такая традиция в Лейпциге: человек, который заканчивал обучение и уезжал раньше своих товарищей, он раздавал в наследство ненужные ему вещи: трубку, книгу. Так вот от Дэниэла мы, - а нас тогда было уже четверо советских студентов, - получили два сборника политических анекдотов. Первый сборник, как сейчас помню, назывался «Политический анекдот в ГДР», а второй назывался «Русские смеются до упаду». Впервые я там, на самом деле, узрел, что большая часть анекдотов Армянского радио, так называемых еврейских, про Брежнева, они издавались и распространялись в типографии ЦРУ, поскольку на этой книжке черным по белому было написано, что книга тиражом таким-то отпечатана в типографии Центрального Разведывательного Управления США. Одна книга была на русском, другая - на немецком. Разошлись мы где-то под утро, часов наверное в пять утра, а в семь нас поднял стук в дверь. Я, как был в одних трусах, открыл дверь и передо мной стоял человек абсолютно неприметной наружности, в толпе его никак не отличишь. Этот как бы немец высовывает красную книжечку, сафьяновую, тычет мне ее в нос, а на книжечке написано «Комитет Госбезопасности». И вот этот человек говорит, на чистом русском языке: «К нам поступил сигнал, о том, что вы эту ночь провели в компании сотрудника ЦРУ, и что он Вам дал две книги антисоветского содержания, где они?» Этот человек созвал нас всех четверых, поставил в шеренгу, в одном нижнем белье перед собой, отчитал нас, мы выдали ему эти книги, нам было сделано внушение, что в следующий раз мы должны обязательно после такой беседы идти в консульство или в посольство и сообщать о таком неформальном контакте. Мы сказали, что, конечно, в следующий раз учтем, что мы не знали, нас простили, отпустили. Кстати это говорит о том, насколько на самом деле хорошо работала гэдээровская контрразведка, или стукачи гэдээровские, и как они тесно сотрудничали с советскими спецслужбами. Потому что, кроме нас четверых советских студентов, в этой огромной компании, провожавшей американца, никого больше не было, немцы были. Видимо кто-то из этих наших немецких товарищей по учебе на нас и стукнул.

- Ну вот на этой оптимистической ноте мы благодарим Вас, Геннадий Темненков, за очень интересный рассказ. До свидания.

- До свидания.

Как прихотлива судьба. Вчерашний незаметный человечек в сером плаще и с красной сафьяновой книжечкой сотрудника КГБ может вырасти в большого и даже очень большого начальника у себя на родине. А его соотечественник и вчерашний студент Лейпцигского университета, ныне скромный труженик эфира, так никогда и не узнает, кто же донес на него и на его товарищей в то раннее и даже уже почти что перестроечное утро.
Шел 1984 год, и всё еще было впереди.