25.09.2001 Режиссёр и крестьянка Две биографии

Мы расскажем о двух книгах, двух биографиях, двух людях. Это очень разные люди, и судьбы их очень разные. Мы начнём с вышедшей в Германии, в мюнхенском издательстве «Экон», книги воспоминаний Франка Байера. Она называется «Если меняется направленье ветра. Мои фильмы, моя жизнь». Франк Байер – восточногерманский кинорежиссёр, которого высоко ценили и ценят не только в бывшей ГДР «Если взять гэдээровских кинорежиссёров моего поколения, то из них я добивался, может быть, самых больших успехов и был больше всех бит», - пишет Франк Байер в предисловии к своей книге. Его фильмы «Следы камней» (он был снят в 1966 году) и «Яков-лжец» (эта картина вышла на экраны в 1974) занимают достойное место в истории немецкого кинематографа. Но Байер смог бы сделать гораздо больше, если бы не постоянная, изматывающая борьба с партийно-государственной номенклатурой ГДР и идеологической цензурой. Когда читаешь книгу воспоминаний восточногерманского режиссёра, то проводишь неизбежные параллели с судьбами его советских коллег – Александра Аскольдова, которому после фильма «Комиссар» вообще запретили снимать, Алексея Германа, чьи картины либо запрещались вообще, либо варварски уродовались цензурой, Киры Муратовой, Андрея Тарковского... Книга Франка Байера позволяет понять, как действовали механизмы диктатуры в странах так называемого «реального социализма». ГДР здесь принципиально ничем не отличалась от «старшего брата».

Франк Байер родился в 1932 году в городке Нобитц в Тюрингии. Он рано потерял отца и мальчишкой во время войны был вынужден взвалить на свои плечи ответственность за семью. После разгрома Гитлера стал рьяным сторонником коммунистических идей. Очень рано вступил в СЕПГ. В 1949 году в классе, где учился Франк Байер, бдительные органы разоблачили антисоветскую группу школьников (им было тогда по семнадцать лет). Ребятам, к счастью, удалось бежать на Запад, но Байер ещё долго клеймил их позором на собраниях. Любопытно, что уже после объединения Германии он отыскал двух тогдашних однокашников-«антисоветчиков». И хотя они в своих письмах наговорили Байеру много неприятного, он, тем не менее, рассказывает в книге об этом весьма неприятном для себя эпизоде – и пытается ответить на обвинения. Но, пожалуй, единственное, что может сказать в своё оправдание: он безоговорочно верил тогда в Сталина и в коммунистические идеи.

Вера эта была вознаграждена. В 1952 году по партийной рекомендации Франка Байера направляют в Пражскую академию искусств. Потом он работает в объединении молодых кинематографистов, организованном при киностудии ДЕФА. Снимает практически без перерыва. Его фильмы выходят один за другим: в 1957, в 1959, в 1960, в 1962... Но настоящая слава пришла к нему в 1963, после того, как получил приз Московского кинофестиваля и Национальную премию ГДР фильм «Голый среди волков». Он рассказывает о героизме узников Бухенвальда. Но в 1966 году Байеру запрещают снимать. Причиной стала картина «Следы камней» - первая за много лет картина на современную тему в ГДР, этакий «вестерн на стройплощадке», напоминающий отчасти знаменитую советскую «Премию».

Никакого особенного диссидентства в этом фильме даже по гэдээровским меркам не было, разве что некоторое фрондёрство, но вполне в рамках верности пресловутым «завоеваниям социализма». Но этого оказалось достаточно, чтобы «Следы камней» (вместе с очень многими фильмами, снятыми в тот год) попали под жернова партийного догматизма, став жертвой жестокого идеологического удара, который нанёс по культуре 11 съезд СЕПГ. Хрущёвская оттепель кончилась, и ортодоксы, с ностальгией вспоминавшие сталинские времена, брали реванш не только в Советском Союзе.

Когда в июне 1966 года заранее объявленный премьерный показ фильма «Следы камней» всё же пришлось провести, специально подосланные партийными органами хулиганы в манере нацистских штурмовиков устроили дебош и сорвали премьеру. Вскоре после этого картину на долгие годы положили на полку. Она стала легендой и лишь осенью 1989 года впервые вышла на экраны.

А в 1966 Франк Байер отказался публично выступить с покаянным заявлением, как от него требовали в ЦК. В результате ему в течение нескольких лет ему пришлось работать в провинциальном театре. Хотя в материальном плане жизнь его была лучше, чем у подавляющего большинства жителей ГДР (он получал, кроме всего прочего, хорошие гонорары на телевидении), но, как рассказывает в своей книге, очень страдал без кино. Лишь в 1974 году Франку Байеру снова разрешают снимать. Вместе с чешскими коллегами он сделал картину «Яков-лжец», с которой сенсационно вернулся на киноэкраны, получив достойную критику и на Западе. Но вскоре вместе с автором сценария этой картины, писателем Юреком Беккером, исполнителем главной роли в фильме «Следы камней», популярнейшим восточногерманским актёром Манфредом Кругом и многими другими деятелями культуры кинорежиссёр выступил с протестом против лишения гражданства ГДР поэта и барда Вольфа Бирмана. И его снова отрешают от съёмочной площадки. А в 1980 году даже исключают из партии.

Правда, в отличие от многих своих коллег и друзей (в том числе и упомянутых Юрека Беккера и Манфреда Круга), Франк Байер не покинул ГДР. Он объясняет это в книге нежеланием бросать «своих» зрителей, считая это «дезертирством».

Об этом периоде своей жизни кинорежиссёр рассказывает не сам, а предоставляет слово другим. Он публикует официальные документы, донесения стукачей «штази» (министерства госбезопасности бывшей ГДР), внутренние рецензии. В 1983 году партийным опекунам Байера удаётся уговорить его снять фильмы «Остановка в пути» и «В тупике», но в мемуарах режиссёр упоминает о них лишь вскользь: гордиться тут нечем.

Новая творческая жизнь началась для него после падения Берлинской Стены и воссоединения Германии. Вернулись запрещенные картины Байера, восторженно встреченные зрителями и критикой, он получил, наконец, возможность полноценно работать. Байеру быстро удается интегрироваться в западногерманскую кинопроизводственную рутину. Он снимает практически без перерыва (правда, чаще работает для телевидения). За двенадцать последних лет он выпустил десять полнометражных фильмов. В некоторых из них (таких, например, как «Церковь Святого Николая» или «Смылся» по мемуарам Манфреда Круга, получившим очень хорошие отзывы) Байер снова обратился к гэдээровским будням. Ему трудно перечеркнуть этот период его жизни. Да это и невозможно.

А теперь о книге, которая вышла в Дании и рассказывает о человеке совершенно другого круга и других интересов. Судите сами, была ли судьба этой женщины, о которой рассказал датский журналист Герт Альстед, легче судьбы гэдээровского режиссёра Франка Байера.

Есть на западном побережье Ютландии, на песчаной косе Хольмсланд Клит, необычный музей. Он известен далеко за пределами Дании и носит имя женщины, которая жила на этом хуторе-музее почти семь десятилетий – с 1890 по 1957 годы. О судьбе хозяйки хутора Абелины и рассказывает книга датского журналиста Герта Альстеда «Хутор Абелины».

Абелина Сёрензен родилась в одной из деревень на западном побережье Ютландии в 1870 году. Она была четвёртым ребёнком в многодетной и небогатой семье. Но ей повезло: Абелина вышла замуж за старшего сына владельца одного из «крепких» (для тех времён) хуторов, расположенного в песчаных дюнах на берегу Северного моря.Это два огромных одноэтажных дома из красного кирпича под кровлей из осоки, примыкающих друг к другу и образующих букву «Т». Рядом стоят несколько хозяйственных построек, хлев и свинарник. Весь огромный участок земли (несколько десятков гектаров) между Северным морем и фьордом принадлежали тестю Абелины, а потом её мужу Лауридсу и ей. Земля была, правда, скудная. Выращивали здесь, как правило, картошку, овощи. Какой-то доход давало рыболовство, а также продажа всевозможных предметов, которые выбрасывало на берег море.

В конце 19 начале 20 веков «свой» участок морского берега был настоящим капиталом. Только деревянных балок, досок, обломков рангоута потерпевших крушение кораблей, просоленных водой обломанных веток деревьев семья Абелины собирала здесь столько, что ими топили оба дома половину долгой северной зимы. А дрова, между прочим, стоили в этих краях очень дорого, потому что никаких лесов здесь не было (первые посадили лишь в тридцатые годы).

Самый большой доход, однако, приносила хозяевам хутора осока, которая росла на берегу фьорда. Её высушивали, особым способом нарезали, связывали в пучки, а потом покрывали ею кровли. Лучше всякой черепицы, жести и тем более дерева эта осока предохраняла дома от сырости, дождя и холода. Не случайно во многих регионах Ютландии и Северной Германии её используют и по сей день.

В общем, работы на хуторе, владельцами которого Абелина и её муж стали в 1895 году, было очень много. Работали и родители, и дети (у Абелины и Лауридса их было пятеро). Держали также работника, который ухаживал за животными, и служанку, которая убирала дом и готовила обед.

Дела шли неплохо, но потом муж Абелины заболел туберкулёзом и в 1904 году умер. Ему было всего сорок лет. Абелина осталась с пятью детьми на руках. От служанки пришлось отказаться. За домом следила теперь старшая дочь Кирстине, которой едва исполнилось тринадцать. Между прочим, она – единственная из детей Абелины, кто позже покинул хутор: после замужества Кирстине перебралась с мужем в другую часть Дании. А её братья и сёстры всю жизнь прожили здесь – как и сама Абелина.

Старший сын Кристен после женитьбы построил себе здесь собственный дом. Его братья Йенс и Нильс какое-то время пытались заработать на жизнь рыболовством в большом городе Эсбьерге на юге Ютландии, но, в конце концов, вернулись на хутор, чтобы помочь матери. Младшая дочь Метеа была помолвлена, но её жених – рыбак – утонул в бурю, и она так и осталась одна. И всю жизнь носила два обручальных кольца, уже купленных для свадьбы.

На хуторе было чёткое разделение труда. Абелина доила коров (она считалась лучшей дояркой в Западной Ютландии), Йенс и Нильс выходили в море за рыбой, резали и сушили осоку, Кристен отвечал за картофельные поля и огород, Метеа занималась домом и готовила еду. Один из источников дохода со временем был потерян: парусные суда, которые часто становились жертвой бурь и штормов, сменили моторные баркасы и пароходы, оснащённые новейшими навигационными приборами и радиосвязью, и что-то ценное море всё реже выбрасывало на берег. Зато к морю всё чаще стали приезжать на отдых горожане из других регионов Дании.

В течение многих лет в июле-августе на хуторе Абелины жил, например, известный датский художник Огаард. По сравнению с соседями у Абелины было одно существенное преимущество – телефон. Его провели на этот затерянный среди песчаных дюн хутор ещё в 1886 году (для сравнения: в России – в Москве – первые абоненты появились всего на четыре года раньше). Телефон Абелины сначала служил, главным образом, для того, чтобы оповещать спасательные службы, если какое-нибудь судно садилось на мель у песчаной косы (такое случалось довольно часто). Но в начале века телефоны были уже во всех соседних хуторах и сёлах, и телефонная компания обратилась к Абелине с просьбой установить у неё коммутатор, который бы она обслуживала. Для семьи это было неплохим приработком, болтать по телефону люди тогда ещё не привыкли, звонили нечасто, обычно только по делу, да и абонентов было немного, - и Абелина согласилась.

Шесть десятилетий просидела она у коммутатора в гостиной, на своём плетёном кресле у окна, из которого открывался (открывается и сегодня!) прекрасный вид на плоские равнины Ютландии. Фотография в книге «Хутор Абелины» показывает её незадолго до смерти, в 1957 году: седые волосы собраны в пучок, в руках – вязанье, взгляд устремлён в окно... На заднем плане – коммутатор и древний телефон, а также фотографии детей и внуков. Она любила перекинуться несколькими словами с почтальоном, приезжавшим на велосипеде с двумя огромными красными сумками. Потом звонила на соседний хутор и предупреждала соседей: «Встречайте почтальона. Он везёт вам письмо».

Двери дома Абелины были всегда гостеприимно распахнуты для молодёжи. В начале двадцатого века в этой части Дании очень сильны были пуританские нравы: церковь осуждала даже танцы. Абелина купила бывшую лодочную станцию, примыкавшую к её участку на берегу моря и открыла в ней... полулегальный танцевальный клуб. Её младший сын Йенс приносил граммофон, и вечерами здесь собиралась молодёжь со всех окрестных хуторов. Флиртовали друг с другом, танцевали, пели модные песенки, услышанные по радио... Абелина принимала всех, поставив лишь одно «железное» условие: никаких спиртных напитков, даже пива. Конечно, о танцах знал и местный пастор, но Абелина пользовалась в округе таким уважением, что он просто закрыл на это глаза.

Абелина Сёрензен умерла в 1957 году в возрасте 87 лет. Спустя год её дети продали хутор вместе с землёй и всеми постройками местной судостроительной компании – с правом пожизненного проживания здесь. Но компания не собиралась превращать эту часть песчаной косы в промышленную зону или туристический центр. Совсем наоборот: решено было сохранить хутор. В 1975 году он был отдан в руки благотворительного фонда, отреставрирован на деньги, собранные любителями старины и предоставленные местными властями, и сейчас здесь открыт музей. Но, как подчёркивает в своей книге Герт Альстед, «хутор Абелины» - это не просто краеведческий музей, в котором можно познакомиться с тем, как жили ютландские крестьяне в первой половине двадцатого века. Разумеется, предметы быта, старинная посуда, мебель, - всё это здесь есть. Но, наверняка, было бы менее интересным, если бы комнаты не сохраняли до сих пор тепло необыкновенной хозяйки этого дома – Абелины.

Надо сказать, что я тоже побывал в этом музее, но сейчас, познакомившись с книгой Герта Альстеда, смотрел бы на плетёное кресло, стоящее у окна, на чайный сервис на столе, на старенький коммутатор совершенно другими глазами.