''Андрей Рублев'' обнажил пропасть между Западом и Россией

Андрей Арсеньевич Тарковский снял своего "Рублева" в далеком 1966 году. На суд зрителей, коллег и критиков предстала картина, рассказывающая о жизни средневековой Руси и о судьбе самого известного русского иконописца. Фильм в СССР долго не выпускали на широкий экран, настолько спорным показался он советским чиновникам. На Каннском фестивале картину, пусть и полулегально, показали раньше, чем в Союзе.

Сегодня "Андрей Рублев" - признанный шедевр мирового кинематографа. Любимцем массовой публики он никогда не был и не является до сих пор, оставаясь ярким представителем ниши под названием "кино для избранных".

Но вот на сцене Кельнского драмтеатра (Schauspiel Köln) вышла сценическая версия знаменитой картины (премьера состоялась 4 апреля). Вопрос, который, кажется, должен возникнуть у всякого, кто смотрел фильм: как это возможно на сцене? Каким образом язык Тарковского может существовать в театральной "коробке"? А главное: что должен и может понять о жизни Рублева немецкий зритель? Возможно, это банально, но очень хотелось понять, что хотел сказать режиссер и зачем он обратился к столь непростому материалу.

Надежда не оправдалась

Понять этого не удалось ни до премьеры, ни после нее. На сцене не было ни Тарковского, ни хоть какого-нибудь намека на умную попытку разобраться и поведать зрителю что-то о культуре и философско-религиозных поисках средневековой Руси. В самом начале постановки на сцене была разыграна пародия на скомороха, зачем-то обнажающего свою пятую точку и засовывающего палец, пардон, в задницу. За этой "шоковой терапией" последовали длиннющие монологи, фактически описывающие то, что происходило в фильме, беготня в балетных пачках по сцене, долбеж по ушам и мозгам какими-то многочисленными предметами, а также женщины с приклеенными бородами, почему-то играющие русских монахов…

Не хватало разве что людей в балаклавах, борющихся за чьи-то права с криками "Свободу Pussy Riot!" и кого-то злобного с маской Путина, дабы сделать происходившее "актуальненьким". Это ведь так просто: когда нет идей, копнуть в копилке приемчиков, способных вызвать в зале улыбку умиления или групповое "хи-хи".

Что это было?

Режиссер жирно намазал на сцену все избитые театральные приемы, которые только можно себе представить. Живая музыка и компьютерная графика были бы достойны всяческих похвал, если бы им было чему служить. Профессионализм актеров, явно не понимавших зачем и что они, собственно, играют, так и не был востребован. "Страсти по Андрею" свелись к конфликту Моцарта (Рублева) с Сальери (Кириллом): видимо, пересечение этих двух героев стало для постановщиков единственно понятной отправной точкой, вокруг которой можно "накрутить" некое действие.

Не было ни идеи, ни эмоции. Ни попытки современного переосмысления, ни стремления познакомить зрителя с чем-то хорошо забытым старым. Кроме всего прочего, спектакль длился по времени дольше, чем киноверсия Тарковского, причем даже в полном, не усеченном цензурой варианте. На то, чтобы "кормить" зрителя столь сложным и "протяжным" кушаньем, надо иметь веские основания. Но вот были ли они у режиссера (он же - сценограф) Роберта Бергмана (Robert Bergmann)?

Радостно, но грустно

Большое спасибо постановщикам за "отвагу": зрителю хотя бы названием спектакля напомнили о том, что жил на русской земле Андрей Рублев, замечательный человек, прекрасный художник-философ, православный святой. Напомнили зрителю и об Андрее Тарковском - другом замечательном художнике, покинувшем эту грешную планету 30 лет назад и причисленном кинокритикой к "лику" великих режиссеров всех времен и народов. Те, кого, пардон, не стошнило уже после первого действия спектакля, авось, придя домой, открыли "Википедию" и почитали, кто же были эти два Андрея и чем прославились…

Тихую эту радость омрачает, однако, одно большое "но". Постановка Роберта Бергмана лишний раз пальцем показала на ту пропасть, которая разделяла и, видимо, разделяет до сей поры Россию от Запада, как ни высокопарно и, возможно, обиженно это не прозвучит. Иная логика, иная система координат, иное отношение к традициям, культуре и религии. Иное представление о низости и о чистоте. Иные радости. Иные юмор и смех. Другой художественный язык. Другое представление о жертвенности и поисках бога в себе и вокруг себя. Другое видение индивидуального и общего, хаотичного и упорядоченного, материального и духовного. Иное видение театра и иная мотивация этим искусством заниматься.

Кстати, о мотивации. Замечательный советский актер Анатолий Солоницын, Рублев в фильме Тарковского, несколько месяцев молчал, чтобы вжиться в роль и более убедительно сыграть иконописца, на несколько лет принявшего обет молчания. Интересно, на какие "жертвы" пошли постановщики кельнского "Андрея Рублева"?