У каждого свой первый чернобыльский день
Взрыв на четвертом энергоблоке ЧАЭС разделил новейшую историю Беларуси на две эпохи – до и после Чернобыля. О чернобыльской трагедии сегодня знает весь мир. Но тогда, 20 лет назад, - 26 апреля 1986 года, - был обычный весенний день для миллионов белорусов, россиян и украинцев. Необычайно жаркий конец апреля, потом слухи, которые занимали собравшихся на первомайскую демонстрацию, затем официальное признание властями случившейся беды. Для каждого Чернобыль начался по-своему. Об этом в материале Ирины Маковецкой.
Ко мне пришла тут соседка и говорит: «Какой-то реактор взорвался». Я говорю: «Ну взорвался, так взорвался». Она говорит: «Так это ж вредно». А я ей отвечаю: «Как будет вредно, так будет видно».
Мария Федоровна Бондарь, жительница деревни Алексичи, что в 60 км от Чернобыльской АЭС, тогда, в апреле 1986 года не предполагала, как круто изменится ее жизнь.
О-тон Никто ничего не объяснял. Только собрание было. Сказали, мол, вы не бойтесь, это не война какая-то. Просто получилась небольшая такая недоделка. Сеять не запрещали. Кто желает, так, пожалуйста. Ну, потом уже давай, кто с малыми детьми, увозить куда-то подальше. Старые мы все остались, а молодежь поехала.
Уехали и дети Марии Бондарь. Кто в Гомель, а кто и в Минскую область.
А через 4 года умер ее муж Алексей:
О-тон Он там был. Они возили песок, дамбы какие-то строили. Он 2 недели ездил своей бригадой. Никому не повредило, а он то ли от того, то ли не от того, помер.
Это лишь одна из многих историй, которые могут рассказать люди, ставшие потерпевшими от аварии на ЧАЭС. Белорусское законодательство признает потерпевшими всех, кто проживает на загрязненной территории. Значит, это более 2 миллионов человек, более 2 миллионов историй.
Журналист Анатолий Готовчиц весну 1986 года провел в пострадавшей зоне, делая репортажи о происходящем.
О-тон 3-4 мая мне уже пришлось наблюдать переселение с южных деревень Брагинского района в северные. Люди приезжали ни с чем, босые и голые, потому что май, тепло, никаких продуктов, никаких вещей, одежды дополнительной они с собой не брали. Потому что было объявлено, что они уезжают на два, ну, максимум, три дня. Потом они вернутся назад, и все будет хорошо. Как оказалось, они уже туда не вернулись.
Анатолий Готовчиц вспоминает, как неоправданно долго решался вопрос об эвакуации детей из пострадавших районов:
О-тон Детей вывозили из Наровли, из райцентра и держали около суток в лесу, потому что решалось, надо вывозить детей или не надо. Мой приятель, журналист Павел Белый вывез сам своих детей на Украину. Он за это получил выговор за паникерство от райкома партии, потому что спасал своих детей. Это не единичный случай.
И ещё я видел своими глазами, что быстрее вывозили скот, чем людей. Скот вывозили в первую очередь.
По словам журналиста, и авария, и ее последствия для здоровья держались под секретом. Люди сами, в силу своего понимания, пытались защитить себя:
О-тон Я сам прибегал к такому способу. Люди, мужчины, в первую очередь, брали грамм сто-сто пятьдесят водки, капали туда две-три капли йода и выпивали. Вот это была такая самотужная профилактика от йодных последствий. Конечно, многим эта профилактическая самозащита не помогла. Многие люди, те, которые там принимали участие, их уже теперь нет.
Николай Ермаков в 1986 году выполнял партийное задание: отселял колхоз Ленина Брагинского района в чистый Буда-Кошелевский район. Следующие 13 лет он вплотную занимался решением чернобыльских проблем на разных государственных должностях. Вероятно, Ермаков единственный чиновник в Беларуси, реально участвовавший в ликвидации последствий аварии, но не получивший статуса ликвидатора. Говорит, что занимался делом, а не сбором справок для будущих льгот. И о трагедии он рассуждает тоже не как чиновник, а как человек:
О-тон На партхозактиве ученые делали доклад, что эксперты МАГАТЭ купленные, что нацию обрекают на вымирание, что радиация это так страшно. Говорили ученые, мы смотрели им в рот. Независимо от того, какие мы должности занимали, мы оставались людьми. И если у меня дети тоже были, и я приехал с этого совещания. И я сижу с женой и рассуждаю, так что же нам делать.
А Антонину Храменкову судьба наоборот в это время забросила в Брагин, в один из самых пострадавших от радиации райцентров Гомельской области. Вместе с мужем и тремя детьми она переехала к свекрови – помогать оставшейся в одиночестве женщине. Здесь еще двоих детей родила. Свою смелость Антонина объясняет тем, что выросла в похожих условиях в городе Кизнер, что в Удмуртии:
О-тон Сам Кизнер на захоронении химических отходов. Поэтому ничего этого я не боялась. Я приехала в Брагин, посмотрела. Мне понравилось, и мы остались. И никакой радиации я не боялась.