03.07.2001 Трудно предсказывать Особенно будущее Об Андрее Амальрике

В июне мы знакомили Вас с архивными находками, связанными с немецкой историей и сделанными в Москве. А теперь мы расскажем, а вернее, покажем вам записи, хранящиеся в немецких архивах и связывающие нашу радиостанцию и немецкие архивы с советской историей. Тема наших июльских передач - западные и восточные пророчества о судьбе СССР, сделанные в прошлом, 20 столетии. Герой первой передачи - Андрей Алексеевич Амальрик. Архив Исследовательского центра по Восточной Европе при Бременском университете недавно приобрел магнитофонные записи редких выступлений Андрея Амальрика конца 1970-х годов, а в архиве нашей радиостанции обнаружилось первое интервью, данное им "Немецкой волне" ровно четверть века назад, в июле 1976 года. Но кто такой Андрей Амальрик?

Андрей Алексеевич Амальрик родился в 1938 году. Историк, публицист, драматург. В 1963 году был исключен с исторического факультета МГУ за то, что взгляды его слишком уж расходились с общепринятыми. В 1965-66 г. был в профилактической ссылке в Сибири. В 1968 году, когда ему исполнилось 30 лет, сел писать небольшой трактат, который назывался так: "Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?" За то, что эта книга была написана и опубликована на Западе, Амальрик был арестован в 1970 году и провел в тюрьме, лагере и ссылке еще 6 лет. В июле 1976 года он эмигрировал из СССР.

Буквально неделю спустя к Амальрику примчался сотрудник "Немецкой волны" Николаус Элерт. Послушайте фрагменты этого первого выступления Андрея Амальрика в Германии. Итак, июль 1976 года.

Николаус Элерт:

Андрей Алексеевич, Вы только что приехали из Советского Союза. И мне хотелось бы задать Вам вопрос именно о внутреннем положении в Советском Союзе. В этой связи и спросить Вас о положении Брежнева. Как известно, Брежнев тяжело болен, и давно не появляется в общественности. И население Советского Союза тоже задумывается над судьбой страны.

Андрей Амальрик:

Ходят слухи, что господин Брежнев болен, там говорили, что у него лейкемия, что у него какое-то затруднение все время с речью, когда он говорит. Он говорит исключительно плохо. Но опять-таки всё это слухи. Я слишком был далек от господина Брежнева, когда я находился в СССР, чтобы сказать что-то определенное о его здоровье. Но совершенно очевиден тот факт, что он, как и все мы, не вечен и что, возможно, скоро произойдет какая-то смена советского руководства. Причем, надо сказать, что господин Брежнев был выдвинут на этот пост как такая компромиссная, цетристская фигура, и его роль - стрелки весов, которая колеблется где-то посредине между двумя тенденциями. Тенденция к несколько большей либерализации советской системы, нечто вродерусского варианта "пражской весны" 1968 года и тенденция к возрождению сталинизм, к созданию еще более жесткой структуры, к усилению роли карательных органов. За этой тенденцией как идеологией маячит непримиримый русский национализм.

Но вы думаете, что положение двинется в худшую сторону, если он сейчас умрет?

Знаете, я допускаю, что двинется в худшую сторону, но надеюсь, что двинется в лучшую сторону. Вот вы говорили уже о либерализации. С одной стороны, Запад всё время принимает желаемое за действительное. Западу видимо очень хочется, чтобы происходил процесс либерализации в Советском Союзе. И вот сколько я себя помню, свою сознательную жизнь, с 1956 года, любую мелочь принимали за признак либерализации. За всё хватались, начиная с небольшого стишка в газете и кончая каким-нибудь смутным намеком в речи Хрущева или Брежнева как признак либерализации. Я считаю, что либерализации как таковой не происходит в Советском Союзе, а происходит дряхление режима. Да, если сравнить всю систему с человеком, то нужно сказать, что в старости человек слабеет, но это не значит, что он становится добрее.

Николаус Элерт:

Да, Вы писали об этом в книге "Просуществует ли СССР до 1984 года".

Андрей Амальрик:

Да, писал.

Николаус Элерт:

Мы читали, что вы пересмотрели свое мнение и считаете теперь, что Советский Союз гораздо дольше все-таки продержится.

Андрей Амальрик:

Да, продержится, по-видимому, дольше, но тенденции все сохранились. 1984 год всё-таки была условная дата. Я бы и раньше не дал голову на отсечение, что не просуществует. Я хотел предупредить, что может так быть, если не проводить более гибкую политику, более разумную, более терпимую. И вот вы знаете, конечно, не из-за моих предупреждений, но всё-таки политика стала более гибкой, политика советских руководителей. Детант, в частности.

Прервем на минуту запись разговора Андрея Амальрика с Николаусом Элертом, который, напомню, был записан в июле 1976 года.

Ну а, действительно, почему 1984 год был избран?

Вот как писал об этом сам Амальрик в книге "Записки диссидента":

"Я считал, что из-за косности руководства СССР рано или поздно переживет такой же кризис, как и Российская империя в 1904-1918 годах. Причем роль Японии и Германии сейчас сыграет Китай. Еще в 1967 году я в осторожной форме написал в две советские газеты и даже получил ответы - бессодержательные, но вежливые. Теперь, в марте 1969 года, я развивал эти идеи перед корреспондентом "Вашингтон пост" Анатолием Шубом и сказал ему, что пишу книгу под названием "Просуществует ли СССР до 1980 года?" Я взял этот год как ближайшую круглую дату, к тому же мне было только тридцать лет, а для молодого человека десять лет кажутся огромным сроком."

Каково же было удивление Амальрика, когда через несколько дней Шуб принес ему номер американской газетой "Интернешнл геральд трибюн" со статьей "Просуществует ли советский союз до 1980 года?" Хотя под статьей стояла подпись самого Шуба, она начиналась словами о "московском друге, который пишет книгу под таким названием". После такого хода Амальрику не оставалось ничего другого, как сесть и писать. 1984 год появился в названии по совету философа Виталия Рубина. Зачем же 1980, сказал он. Тогда уж 1984, имея в виду роман Орвела. Амальрик воспользовался советом и так писал об этом впоследствии:

"Роман этот я прочел только пять лет спустя, в магаданской ссылке, поражен был проницательностью Орвела и обрадован, что взял дату из такой замечательной книги. Но добавил я режиму четыре года сроку только в надежде, что мне четыре года сбросят, когда будут судить: не по статье 70-ой с максимальным сроком семь лет, а по статье 190-ой прим с максимальным сроком три года. Я хотел сказать простую, но важную вещь: советская империя, при всей её силе и бахвальстве, не вечна, другой же вопрос, как мы будем мерить отпущенные ей сроки. Я чувствовал себя мальчиком, который собирается крикнуть: "А король-то голый!!"

Но эти слова Андрей Амальрик напишет потом, а мы вернемся к архивной записи, сделанной, напомню, Николаусом Элертом, ровно четверть века назад, в июле 1976 года, и переданную тогда же "Немецкой волной".

Андрей Амальрик:

Вот возвращаясь к либерализации. Знаете, либерализации нет, но условия для либерализации есть, и это дает определенную надежду. Надо посмотреть на следующее поколение у власти, кто придет на смену тем уже весьма старым людям, которые стоят у власти.

Николаус Элерт:

А кто может стать преемником Брежнева?

Андрей Амальрик:

Знаете, конкретно я не берусь сказать, кто может стать преемником Брежнева. Одна из причин того, что Брежнев до сих пор находится у власти, это то, что ему не могут найти преемника. И тот, кто даже придет на смену Брежневу, он опять-таки должен будет балансировать. Каждая какая-то фракция или группка боится усиления другой. Если он придет в условиях той квазистабильности, которая существует сейчас. Но если смена власти совпадет с периодом кризиса, то мы пойдем или по пути действительной либерализации нашего общества, или по пути катастрофы.

Так выступал Андрей Амальрик на "Немецкой волне" ровно 25 лет назад.

И вот, хотя Брежнев пережил нашего героя на два года, а Советский Союз на целых десять лет, да и распад СССР в деталях проходил не по сценарию Амальрика, всё же именно Брежнев успел походом на Афганистан ввергнуть Советский Союз в смертельно опасное противостояние Востоку. И это событие стало тем самым кризисом, который в конце концов привел к власти в СССР представителей, так сказать, советской "пражской весны". Но вот распада Советского Союза новое поколение советских вождей остановить уже не смогло.

Трудно поверить, что самой распространенной реакцией на публикацию трактата Амальрика "Просуществует ли СССР до 1984 года?" была такая, и об этом Амальрик писал в своей книге "Записки диссидента":

"КГБ хочет усыпить бдительность Запада: всё равно, мол, всё скоро развалится. Если бы действительно моя книга была делом рук КГБ, ее значение снизилось бы. В моем случае это был честный анализ. В случае КГБ - попытка дезинформации. Хотя я понимал неизбежность слухов, меня раздражало, что меня считают агентом системы именно потому, что я борюсь с ней.

Подозрения в осведомительстве и провокации - это ржавчина, разъедающая советское общество. Действительно, много провокаторов работает на КГБ, но взаимные подозрения - самый опасный провокатор. Единственное как можно с этим бороться - никого не обвинять, что он агент КГБ на одном том основании, что он им мог бы быть. К сожалению, нет критерия, который бы позволил определить это. Осведомителя может выдавать чрезмерное любопытство, но и совершенно честный человек может быть любопытен. Провокатора может выдать желание подтолкнуть вас на опасное действие. Почтенная писательница Вера Панова считала Бориса Пастернака опасным провокатором за то, что тот написал "Доктора Живаго" и вызвал тем самым гнев властей против интеллигенции. Часть интеллигенции вообще всё демократическое движение считала провокацией КГБ. В лучшем случае, бессознательной. По мнению госпожи Бронской-Пампух, немецкой коммунистки, побывавшей в сталинских лагерях, весь самиздат - хитрая провокация КГБ для введения в заблуждение запада. При этом каждый "подозреватель провокаций" склонен несколько переоценивать важность того клана, к которому сам принадлежит и против которого, якобы, провокации устраиваются. Конечно, интуиция иногда безошибочно указывает: этот человек стучит.

Мне 12 лет. В школе я слышал, что мы живем в самом счастливом и свободном обществе. И ничто из того, что я вижу собственными глазами, этому не противоречит. Я еще не знаю, что 13 лет назад был расстрелян мой дядя, что 9 лет назад попал в лагерь отец. Тем более не знаю, что через год попадет в лагерь другой дядя. Веселый и счастливый, я гуляю по Тверскому бульвару и, интересуясь уже тогда высокой политикой, на карманные деньги покупаю газету "Британский союзник". Только через месяц она будет закрыта "по просьбе трудящихся", о чем я тоже еще не знаю. И сажусь прочесть, что пишут о войне в Корее. И вот ко мне подсаживается в черном пальто и кепке (тогда все так ходили) очень приветливый гражданин и как со взрослым, что должно мне льстить, заводит разговор, что я думаю о войне в Корее, и как же так, у нас в газетах пишут одно, а здесь - совсем другое. Я уже славлюсь в школе своей бестактностью. На работе у мамы я сказал, что мне нравится Черчилль. Но сейчас, несмотря на обращенную ко мне поощряющую улыбку, я - каким инстинктом?! - понимаю, что с этим человеком не надо говорить. Я понимаю это настолько отчетливо, что, пробормотав что-то невнятное, встаю и ухожу.

Может быть, этот эпизод из "Записок диссидента" Андрея Амальрика объясняет, почему многие, наоборот, к его интуитивной догадке о том, что Советский Союз не доживёт до конца столетия, отнеслись с таким доверием.

Мы знакомили вас сегодня с архивной записью четвертьвековой давности - первым выступлением по "Немецкой волне" Андрея Алексеевича Амальрика, автора трактата "Просуществует ли СССР до 1984 года?"

Через неделю мы расскажем о том, как к пророчествам Амальрика отнеслись на Западе.